|
Я протянула ей свой носовой платок и предложила пойти выпить чаю, она извинилась за шум, мне так неловко, сказала она, я не хотела никого беспокоить. Потом пришел холеный молодой человек, и когда я сообщила ему, что книга, которую он спрашивал, находится у кого-то на руках, он устроил сцену — ударил кулаком по столу. Мне пришлось звонить вниз, охране, чтобы его вывели из библиотеки. А когда рабочий день закончился и я уже направлялась к выходу, на проходной стоял какой-то мужчина и жаловался на то, что видел, как азиатка пользуется компьютером: дескать, эти приборы изобретены не для таких, как она, и вообще, она слишком глупа, чтобы пользоваться компьютером. Знаешь, сказала я Мелани, это, конечно, красивый город, такой способен надолго отпечататься в твоем воображении, но в тот день я была им сыта по горло; я стояла по другую сторону дороги от часовни с прекрасными окнами, и свет проходил сквозь них и падал во тьму, уже вобрав насыщенные краски, и я подумала — а что, если зайти внутрь, посидеть там немножко, отдохнуть, тогда я разряжусь и выброшу из головы все, что видела за день. Но меня не пускали туда, требовали платы. И тогда я просто постояла снаружи. Эти камни! Мне хотелось взять топорик и хорошенько вдарить по ним.
Мелани, широко раскрыв глаза, кивала. Я работаю в «Би-энд-Кью», сказала она, и к нам постоянно заходят сумасшедшие. Люди, которые орут на тебя просто потому, что ты — всего лишь продавщица, и они могут на тебя орать. А еще бездомные, потому что мы открыты допоздна, добавила она. Они появляются, когда на улице холодно, а работники «Бритиш-рейл» выгоняют их с вокзала. Они всегда просят денег. Я никогда не знаю, как быть. Однажды в зал с кухнями зашла женщина — и стала делать вид, будто готовит ужин, будто что-то вытаскивает из ящиков, она, конечно, только притворялась, потому что в ящиках ничего не было. Управляющий выгнал ее из магазина. Я не стала рассказывать Мелани о глупых актах вандализма, которые я на самом деле совершила, когда жила в том первом доме, где устраивались еженедельные сборища и дежурства — чья очередь покупать продукты и заниматься уборкой. Я продержалась там две недели. Все люди казались мне одинаковыми, еда мне не нравилась. Впрочем, что меня действительно доконало — так это субботние сборища, именовавшиеся в расписании дежурств: «Семинар по Совместной жизни». Кто-нибудь становился посреди комнаты, все остальные усаживались сбоку и называли всякие качества или привычки той девушки, которая их раздражала или огорчала; а она делала шаг вперед, если принимала критику, и шаг назад — если отвергала. Я наблюдала за тем, как женщина исполняет на ковре этот танец «вперед-назад». Вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется. Когда пришел мой черед что-нибудь сказать, я раскрыла рот, не представляя, о чем говорить, а все уставились на меня и ждали. Я почесала затылок. И сказала, ну, вы мне очень нравитесь, и, в общем, критиковать вас не за что. Кто-то позади меня подал голос, это же как-то неотзывчиво, правда? Женщина, стоявшая посреди комнаты, переводила взгляд с одного лица на другое, и вид у нее теперь сделался еще более растерянным, чем был раньше, до того, как я высказалась: она переминалась с ноги на ногу, не зная, куда ступить. Я извинилась и вышла из комнаты, позвонила в колледж Эми из телефона-автомата и, когда ее подозвали, спросила, можно ли мне сейчас зайти. Конечно, почему бы нет, ответила она, заходи, только возьми с собой какое-нибудь занятие, потому что я сейчас читаю, хорошо? Я положила трубку, взбежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, быстро собрала все вещи, которые мне были нужны, а прочие оставила. Пойду повидаюсь с Эми, она заварит чай с бергамотом в потрескавшемся чайнике и нальет мне его в фарфоровую чашку на блюдце, я расскажу ей о том, как прошел день, она будет смеяться и смеяться. Мы будем читать или еще что-нибудь делать. А потом я подыщу себе другое жилье. |
