Да так, ответил Энгус. Та девушка, Эми, из кемпинга.

Он поднял трубку, послушал гудки, положил трубку на место. Настроение было отличное.

Все в порядке? — спросила Авриль. Она смотрела телепередачу, в которой две супружеские пары, выряженные в одинаковые фуфайки, рыскали по большому антикварному рынку, пытаясь купить лучший товар за наименьшую цену.

Да-да, все отлично. Беспокоиться не о чем, ответил Энгус. Он прошел на кухню, открыл потайную дверь и оказался в кромешной темноте.

Так что ей было нужно? — крикнула Авриль.

Энгус ходил взад-вперед по маленькому квадрату внутреннего садика, потом зашел в сарай и постоял немного там, а сердце стучало у него в груди так, словно собиралось вырваться. Он не зажигал света, опасаясь, как бы Авриль не подошла к кухонному окну, не выглянула и не увидела, о чем он позволяет себе думать.

На следующее утро он отвез Эми и ее девчонку на вокзал, и все вопросы, приходившие ему на ум, оказывались вопросами, которые он остерегался задавать. Куда ты едешь? Зачем ты туда едешь? Надолго ли? Скоро ли вернешься?

Когда автомобиль остановился, когда они закончили махать друг другу и он больше не видел ее сквозь большое окно у билетной кассы, Энгус развернул машину и поехал. И только через полмили до него дошло, что он понятия не имеет, куда ехать, и тогда он притормозил у тротуара и выключил мотор. Впереди был целый день — день, полный пустоты. Он сидел в припаркованной машине, глядя на то, как покачиваются ключи в замке зажигания. Спустя несколько минут он поднял взгляд и увидел, что ветровое стекло усеяли мелкие брызги дождя.

Энгус влюблен в меня, лениво думает Эми.

Она поворачивается посмотреть на Кейт — та играет в какую-то игру на столе с грязным краем, перебирает пальцами по поверхности и тихонько разговаривает сама с собой разными голосами. Эми не может понять, что это за игра. Кейт надела в дорогу свою школьную одежду, не пожелала надеть что-нибудь другое. Эми делает вид, будто поправляет ей воротник рубашки, проводит пальцем по гладкой, в светлых пушинках, шее Кейт. Слегка дергает сзади за пряди.

Придется тебя скоро подстричь, говорит Эми. А то ты уже начинаешь походить на дикарку.

Эми, что получится, спрашивает Кейт, не оборачиваясь, если разбить бутылку джина о старую ведьму?

Сдаюсь, смеется Эми.

Нет, полностью скажи, говорит Кейт.

Сдаюсь. Что же получится, если разбить бутылку джина о старую ведьму? — спрашивает Эми.

Джин-баба, говорит Кейт. Она внимательно смотрит на свои пальцы, бегающие туда-сюда между липкими пятнами, оставшимися на столе от кофе, плюшек и прочей снеди той газетной женщины.

Пассажиры все еще едят, хотя обеденное время давно уже прошло, сейчас около четырех часов. Протоптав широкую тропу через вагон к буфету, пассажиры идут покупать те вещи, о которых рассказывает мужской голос из громкоговорителя. Эми объясняет, что у них мало денег, чтобы покупать там что-то съестное. Обещаю тебе, мы где-нибудь поедим, когда сойдем с поезда, говорит она.

Кейт наблюдает, как люди возвращаются через их вагон, держа маленькие бумажные пакеты, набитые едой. Она пытается разглядеть, что же они вытаскивают из этих пакетов. Пытается представить себе, каково это — самой выбирать еду в буфете. Уже стемнело, и все, что ей видно в окне, — это отражение предметов, находящихся внутри вагона. Теперь вокруг разговаривают почти исключительно англичане. Шотландия осталась позади, где-то там, далеко, у моря. Шотландия практически закончилась, когда они подъезжали к Эдинбургу. После Эдинбурга Кейт смотрела в окно, чтобы не пропустить границу; в последний раз, когда они ее пересекали, она была еще слишком маленькой и ничего не понимала. Но и теперь, хотя Кейт глядела и глядела в окно, она все равно ничего не заметила.