Потом торжественно вынул какашку из кармана и посадил ее на тумбу.
К какашке начали подходить люди. Скоро вокруг нее собралась толпа.
— Я-го-да, — читали они, сощурившись.
— Ах, это же ягода, — переговаривались между собой. — Да-да, ягода.
— Ха, было же сразу видно, что это — ягода! — говорили другие.
— Конечно, ягода, — отвечали третьи. — А что еще, если не ягода?!
Какашка слушала, вертела головой, но рядом с ней не было никакой ягоды. На тумбе, вообще, кроме нее, никого не было. Какашка осмотрела свои бока — они по-прежнему были липкими и коричневыми. Понюхала подмышки. Никаких сомнений — она какашка. Но почему-то люди смотрят на нее с восхищением, повторяя — «Ягода!», «Ягода!»? Она хотела спросить об этом художника, но тот, с карандашом во рту, стоял поодаль и хитро улыбался.
А люди все шли и шли. Вокруг какашки было уже не протолкнуться.
— Ах, вот оно как… — поражались одни.
— Ах, вот оно что… — восхищенно присвистывали другие.
— Какая глубина, — говорили третьи.
— Какой гениальный выверт, — произносили четвертые и тянули к какашке руки.
— Но-но-но! — окрикивал их художник. — Руками объект искусства не трогать!
Он вынул из кармана непочатую упаковку ежевики, и начал по одной закидывать ягоды в рот. Через толпу к нему уже пробирались журналисты с камерами и микрофонами.
— Что вас вдохновило? — налетела на художника журналистка в узких джинсах.
— Вот это, — ответил художник и закинул в рот ежевику.
— Гениально… — восхитилась журналистка.
В этот момент к художнику подбежала худая женщина в очках, с которой он разговаривал во дворе, и затараторила в микрофон:
— Великий русский художник хотел показать, что современное искусство достигло тех высот, на которых ему стало по силам запускать обратные процессы. То есть идти не только вперед, но и обратно. То есть не только ягоды превращать в неопознанные объекты, но и неопознанные объекты — в ягоды!
— Представьтесь, пожалуйста, — журналистка подставила ей микрофон.
— Великий русский искусствовед, — представилась женщина.
— Можно вас снять вместе с произведением? — попросила журналистка и художник важно подошел к тумбе.
— Штаны на веревке — вот как должен одеваться великий русский художник, — зашептали в толпе.
— Именно так он и должен одеваться, — повысила голос искусствовед. — Панама, извините за выражение, рубаха и штаны, подпоясанные веревкой — новое слово в современной моде.
Какашка смотрела на все происходящее, и ей казалось, что она снова родилась, и поглазеть на нее пришли все какашки из соседних туалетов. Окружавшие ее люди смотрели на нее с таким же восхищением, так же цокали языком и торжественно перешептывались. Но тогда, в туалете, все знали, что она — какашка, такая же, как и они, просто розовая и прекрасно пахнущая. Можно сказать, лучшая из всех какашек. А чем восхищались эти люди, какашка никак понять не могла. Она уже давно не была малиновой и воняла. Какашка решила, что они все слепы.
— Или, — подумала она, — у них во рту слова поменялись местами. «Какашка» у них обозначает ягоду, а «ягода» — какашку.
Она все всматривалась в толпу, надеясь увидеть какаша. Но его нигде не было.
Облокотившись о тумбу, художник принимал разные позы, выпячивал зад, с глубокомысленным видом чесал сальную голову. |