Можно отметить также, что в житиях чудеса обставляются достоверными приметами, свидетельствами очевидцев, так и в повести Гоголя. Наконец, важно, что в житиях чудо должно способствовать исцелению или нравственному перерождению сомневающегося или заблуждающегося — тому, чтобы глухой обрел слух, слепой прозрел, а грешник раскаялся, чтобы метафорически происходит со значительным лицом в "Шинели", который гораздо реже стал говорить подчиненным: "Как вы смеете… если же и произносил, то уже не прежде, как выслушавши сперва, в чем дело" (2, т.3, 135).

Нельзя не сказать и о двух стилистических пластах жития — высокой ораторской проповеди и бытовой речи: в одном высказываются религиозно-нравственные принципы, в другом ведется рассказ об известном, достоверном, практическом, историческом, что тоже в известной мере может быть сближено с повестью Гоголя.

Однако если предположить, что современники Гоголя хорошо знали агиографический материал — как оно, безусловно, и было — кажется странным, почему никто из них не отметил связь жития св. Акакия с повестью Гоголя. Очевидно, это объясняется тем, что общеизвестное, как правило, не отмечается, и тем, что повесть Гоголя в значительной мере повернута к социальным и социально-нравственным сторонам человеческого существования, которые в житийной литературе отдельно не выделялись.

Казалось бы, на примере "Шинели" можно говорить о том, что писатель наследует в ней традицию житийного жанра. И все же, если присмотреться внимательно, общение текста повести и текста жития сложнее, чем простое заимствование, реминисценция, параллель, повторение житийных ситуаций. Совершенно очевидно, что в каждом "шаге" сюжета видны явные отклонения, сдвиги, трансформация, сознательное ее нарушение.

Например, Гоголь называет день рождения Башмачкина — 23 марта, что не было принято в житийной литературе. Обычно в житии указывается день памяти, как правило, совпадающий с днем смерти героя, чего нет в повести Гоголя. Дав характеристику родителям героя — "матушка, чиновница и очень хорошая женщина" (2, т.3, 110), наградив его при крещении именем — Акакий (кроткий, незлобивый), писатель формально подчеркивает, что новорожденный отмечен особой печатью, особым предназначением, которое, однако, никак не вяжется с житийной традицией: ребенок, родившись, заплакал, "как будто предчувствовал, что будет титулярный советник" (2, т.3, 110). Герой повести не дорожит одеждой, он даже выделен из среды чиновников своим заношенным капотом, не замечает мирских искушений, не помышляет о браке, общается лишь с пожилыми женщинами, что в известной мере может быть сближено с традицией житийной литературы.

Связь Акакия Акакиевича с тезоименным святым проявляется уже в самом имени героя. Причем связь эта ни в коем случае не может быть объяснена простым совпадением. Это убедительно доказывает Ч. де Лотте в статье "Лествица "Шинели" (22). Подтверждают это также и некоторые хронологические неточности в тексте повести.

Текст "Шинели": "Родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта… Родительнице предоставили на выбор любое из трех, какое она хочет выбрать: Моккия, Соссия, или назвать ребенка во имя мученика Хоздазата. "Нет, — подумала покойница, — имена-то всё какие." Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте, вышли опять три имени: Трифилий, Дула и Варахасий…" (2, т.3, 110)

Но меж тем между предложенными датами и святыми не существует никакой связи. Моккий, Соссий, Хоздазат, а тем более Трифилий, Дула и Варахасий поминаются в разные весенние дни и, следовательно, не могли быть вместе на одном листке календаря. 23 марта по старому стилю или 5 апреля по новому поминался прмч. Никон и 200 его учеников, вместе с ним страдавших.

В черновой редакции Гоголь писал, что Башмачкин родился "как раз против ночи 4 февраля в самое дурное время".