— Его преступление, Никки, требовало пожатия левыми руками. Мозг в таких случаях работает автоматически. Если правша задумывает преступление, зависящее от использования руки, он инстинктивно планирует использование правой руки. Сама концепция «леворучного» преступления указывает на убийцу-левшу. — Эллери пожал плечами. — Когда епископ во время церемонии потребовал кольцо и жених повернулся к шаферу, рука последнего машинально скользнула к нижнему левому карману его жилета. Если бы он был правшой, то стал бы искать или притворяться, что ищет кольцо, в правом кармане, так как правша, имея выбор и не будучи связанным обстоятельствами, в подобных случаях всегда лезет в правый карман. А Виктор Луз автоматически полез в левый. В итоге, — вздохнул Эллери, — логика привела к подтверждению косвенных улик. Луз осуществил свою угрозу — он нарочно оставил обручальное кольцо в кармане пальто, чтобы потом все выглядело так, будто кольца мог подменить не только он. Папа был прав…

Зазвонил телефон.

— Эллери? — послышался в трубке резкий голос инспектора Квина.

— Папа… — начал Эллери, сделав глубокий вдох.

Но отец прервал его:

— Я же говорил тебе, что Луз — наш человек, но ты упрям как осел. Мы выяснили, что кольцо купили в антикварном магазине на Мэдисон-авеню, и, когда Луз столкнулся с неопровержимыми доказательствами, он сломался. Я только что промокнул чернила на его подписанном признании. А твои фантазии насчет Генри Йейтса и Эффи Трой… Так почему ты звонил, Эллери? Что тебе было нужно?

Эллери судорожно глотнул.

— Ничего, папа, — робко ответил он и положил трубку.

Июль

ПРИКЛЮЧЕНИЕ С ПАДШИМ АНГЕЛОМ

Вечный чичероне мирового форума, Марк Туллий, где-то по-дружески сообщает нам, что Огонь и Вода «вошли в поговорку» — то есть что эти древние элементы жизни первичны. Если пойти дальше и предположить, что там, где пламенеет жизнь, всегда поблизости смерть с ее поливальным шлангом, то дело Майлса Сентера et al может считаться классическим. Огонь фигурирует в нем почти в пиротехническом смысле, ибо ко второму месяцу нью-йоркского лета солнце успело изжарить сад Сентера до состояния подгоревшего пирога и довести каменную ограду до температуры, как правило ассоциирующейся с подземным миром. Что до Воды, то за восточной стеной ее протекало более чем достаточно, ибо дом Сентера примостился на самом побережье Манхэттена, а его фасад высокомерно взирал на неопрятный коммерческий профиль района Квинз на противоположном берегу Ист-Ривер.

Увы, география и время года в данном случае отнюдь не сочетались с античной гармонией. В деле Сентера в равной степени участвовали мифология и искусство. Дом был спланирован в напыщенном архитектурном стиле, породившем в былые времена немало монстров. Фармацевтическое состояние Сентеров было крещено в купели, наполненной слабительным, до сих пор пользующимся популярностью в сельской Америке. Основатель этого состояния, возможно, стремился сгладить впечатление от его прозаичного источника, поэтому, строя свой особняк, обращал взор к небу и сооружал свой дом если не навечно, то по крайней мере на долгие десятилетия, гарантированные очистительными пилюлями. Ему удалось заполучить архитектора, явно вдохновленного собором Парижской Богоматери. К сожалению, несмотря на свободу в средствах, обеспеченную слабительным, у архитектора не было ни острова Сите в качестве места постройки, ни папских ресурсов двенадцатого столетия. Поэтому ошеломленные соседи видели перед собой гигантского архитектурного Квазимодо — вульгарного, безобразного и крайне неудобного. Майлс Сентер, который родился в нем, как-то провел тяжкие шесть месяцев на койке нервной клиники, вспоминая кошмарные сны, посещавшие его в детстве.