Изменить размер шрифта - +
Откуда-то снизу во все стороны тянулись трубки, подсоединенные к гудящим аппаратам. Резервуары и инструменты завершали эту установку для поддержания жизни.

— Не правда ли, хороша? — Губы даже не пошевелились, когда снова послышался слабый голос. — Последствия искаженного метаболизма. Карникома, которая практически не поддается лечению хирургическим вмешательством и медикаментами. Семь лет, Эрл. Пять из которых превратились в настоящий ад.

Металлическая решетка в руках Эрла задрожала.

— Калин!

— Да, Эрл, я — женщина, которой ты клялся в любви. В которой ты любил не глаза, кожу, волосы, а просто настоящую женщину. Ее разум, душу, личность. То, что любило тебя, Эрл. Все это здесь. А остальное — лишь оболочка. Что же ты любил, Эрл? Сознание или тело? Меня или ту красивую оболочку? Что, Эрл? Что?

Он глубоко вздохнул, окунувшись в воспоминания. Эта женщина спасла его жизнь, вернула ему глаза, отдала свою любовь. Он оторвал руки от решетки и сделал шаг к изголовью кровати.

— Калин, — сказал он. — Я всегда буду любить тебя.

И поцеловал раскрывшиеся губы.

 

 

* * *
 

— Вы были очень добры, — промолвил Комис. — Я всегда буду помнить это.

Дюмарест пристально рассматривал камни гостиной, поленья, оружие, висевшее над камином. Огонь отбрасывал тени на его лицо. Комис потянулся, налил вино и толкнул кубок через стол.

— Пейте, — приказал он. — Я знаю, что вы сейчас испытываете. Когда девушка рассказала мне, кто она такая на самом деле, мне показалось, что мир перевернулся с ног на голову. — Он отпил из своего кубка, подавая тем самым пример. — Сейчас они вместе.

Дюмарест осушил кубок.

— Зачем? — потребовал он ответа.

— Они разговаривают или еще что-то. Я не знаю.

— Я не хотел узнать, почему они вместе. Зачем вы рассказали мне? Зачем заставили увидеть Калин такой…

Комис налил еще вина.

— Килан, — поправил он. — Ее зовут Килан.

— Килан, Калин, имена очень похожи. — Вино казалось Дюмаресту водой. — Она хотела что-то доказать, — продолжал он. — Хотела узнать, любил ли я ее или хорошенькое личико. Но я люблю всю женщину. Не пустую оболочку. И не больную женщину, прикованную к постели. Мне нужен кто-то, кто бы…

— Я знаю, что ты хочешь.

Когда она подошла, мужчины встали. Она улыбалась. На ее пальце красовалось большое кольцо.

— Теперь я снова такая, какой ты меня знал, — заявила она. — Я та женщина, с которой ты занимался любовью на борту корабля работорговца, с которой ты играл в баре Пита на Кроне. Твоя женщина, Эрл. Не половина, а вся целиком. Сейчас… и, наверное, навсегда.

Комис нахмурился:

— Ты говоришь загадками, сестра. Я что-то многого не понимаю.

— Поймешь, — пообещала она. — А сейчас, брат, прошу извинить меня. Я должна поговорить с Эрлом наедине.

Когда Комис вышел, она села за стол и налила себе вина. Жемчужные зубы сверкнули, когда она пригубила кубок. В ее глазах по-прежнему горел зеленый огонь.

— За любовь, Эрл. За любовь и за нас!

Пустые кубки с гулким стуком опустились на стол.

— Я была несправедлива, заставляя тебя таким образом доказывать свою любовь, Эрл. Но собственное эго — это особенная вещь. Его постоянно нужно убеждать. Быть отвергнутым — равносильно смерти. — Она посмотрела на кольцо на своем пальце. — Смерть, — повторила она и вздрогнула.

Не говоря ни слова, он налил им обоим еще вина.

Быстрый переход