Влодек сделал резкое движение.

— Ах вы, нехристи! Безбожники! Что же вы наделали? — закричал он.

— Ничего предосудительного. Заремба решился упрекать князя в лицо, что он живет не так, как следует, и помыкает женой. Пшемко рассердился, ну и пришлось спасать жизнь.

Влодек покачивал головой.

— Врешь! — сказал он.

— Ей-богу, не солгал!

— А у меня, думаете, пристанище для двух прохвостов с развратного двора? — воскликнул Влодек. — Я своего распорядка ради вас не нарушу, а вы здесь не выдержите. Разве ты не знаешь, как у меня живут?

— Мы знаем, что у вас монастырь, — сказал Налэнч, — однако и по монастырям принимают людей в комнаты для гостей.

— Монастыря здесь нет, — перебил старик, — а только христианский образ жизни! Такой, как должен быть везде: молитва, от которой никого не освобождаю, пост, послушание. Что я буду делать с такими двумя трутнями, привыкшими к придворной распущенности? Что вы тут намерены делать?

— Отдохнем день, другой…

Влодек ворчал сквозь зубы.

— Не прогоню вас от ворот, — сказал он, — но помните, кто сюда вошел, должен славить вместе со мной Господа… разными способами. У меня один закон для всех.

— Так и мы ведь не язычники.

— Э! Язычники! Именно язычники! И я был таким, пока не прозрел! — ответил старик. — Тело у вас — Бог, брюхо — алтарь, разврат — привычка! Язычники вы… И я был подобным, зато теперь…

— И нам настанет время.

— Что ты знаешь! — оборвал его старик. — Смерть тебя известила, когда подохнешь? Всегда время каяться!

Павлик промолчал: со стариком не следовало спорить.

— Ну заезжайте, — добавил хозяин, — но я вас, паршивых овец, не пущу к моему стаду. Вот у ворот пустой домишко, остановитесь там. Только не таскайтесь по двору, не смущайте молодежи! Поесть вместе можете прийти, посмотрим, как будете себя вести… или нет, кушайте отдельно… Мы вашего общества не жаждем!

Налэнч хотел что-то ответить, старик его оборвал.

— У меня первый закон — послушание, — добавил старик. — Хотите приюта, согните шею.

Павлик поклонился; Влодек крикнул, не оборачиваясь:

— Задра! Сюда!

Появился старый, одетый так же в темное платье, человек с прищуренными глазами в шапочке на лысой голове.

— Вот тебе двое гостей, — сказал ему Влодек, — помести их в домике у ворот, а лошадей в стойла. Сена постели, поесть дай, что и всем… Такие же люди, как и мы: должны есть то же и быть довольными.

Появился ксендз с четками в руках, присматриваясь к гостям.

Павлик, зная, кто это, поклонился низко.

— А руки у духовного лица поцеловать не можешь? — крикнул ему Влодек.

Надо было подойти и поцеловать… Монах благословил его.

На аскетическом лице виден был покой, граничащий с апатией, холодная доброта… Все время шептал молитву и перебирал худыми черными руками крупные зерна четок. Влодек с большим почтением рассказывал ему о приехавших, монах слушал равнодушно.

Пока Павлик разговаривал со стариком, Задра впустил уже Зарембу с лошадьми во двор.

Михно слез с коня, которого мальчишка отвел в конюшню, и подошел к хозяину. Шел, как всегда, с гордым видом, теперь еще и сердитый, так как не успел успокоиться, не так покорно и униженно, как этого требовал Влодек отчасти для себя, а больше для ксендза.