И действительно, Каллиройя, ласковая и гордая, открытая и недоступная, казалась богиней среди людей иного мира, с трусливой оглядкой крадущихся к чудесным дарам Эроса… Среди женщин Азии, сгибающих плечи, чтобы спрятать свою грудь, как нечто постыдное или безобразное.

Очень скоро Антенор понял, что любит Каллиройю, что побежден Эросом с небывалой силой.

Прошло полмесяца со дня первой встречи.

Девять раз они виделись на берегу любимого обоими моря, но Каллиройя пока не стала ни возлюбленной Антенора, ни его моделью, и лишь загадочно улыбалась в ответ на просьбы художника. Убедить Каллиройю позировать ему стало самым важным для Антенора. Идея статуи с особой силой загорелась в художнике после встречи с живым воплощением древней красоты. Упорство девушки было непонятно Антенору. Он уже знал, что Каллиройя афинянка, но родилась на Крите, что она не гетера, но живет одна после того, как была замужем. Такие женщины в Элладе встречались нечасто. Тем привлекательней она казалась скульптору.

У Каллиройи не было родных. На вопрос Антенора она печально улыбнулась и сказала, что предпочла не приводить в дом быков, а быть унесенной, подобно Европе…

Настало время осеннего посева и празднеств Деметры.

Как всегда, Тесмофории должны были состояться в первую ночь полнолуния, а сегодня праздновалось окончание трудов вспашки. Потрудившихся и украшенных лентами быков торжественной процессией отвели на горное пастбище. Народ собрался у храма Деметры, богини плодородия, отождествленной с Геей-Пандорой, Землей Всеприносящей, и Геей-Куротрофос, Землей-Детопитательницей.

Утром, побледнев от волнения, Каллиройя велела Антенору придти к ней после заката солнца.

Так серьезно и так встревожено было лицо молодой женщины, что художник ничего более не спросил…

Он явился слишком рано — наверное, уже две клепсидры утекло, а все еще светло… Но нет, это так кажется от нетерпения — вот уже стены дома расплылись неясно в сумерках за стволами олив… пора.

В предчувствии великих переживаний Антенор перескочил через ограду, подошел к двери и стукнул кольцом. Дверь немедленно отворилась. Белозубая девушка в древнем критском наряде — широкой пестрой юбке и короткой кофточке с открытой грудью — высоко подняла двупламенный масляный светильник. Антенор прошел по устланному шкурами проходу, откинул занавеску и вступил в большую квадратную комнату.

Лампион на бронзовой цепи бросал слабый, колеблющийся свет на стоящую посреди комнаты Каллиройю в светлом хитоне. От внимательного взгляда Антенора не укрылось, что щеки юной женщины пылали, а складки хитона на высокой груди вздымались от усиленного дыхания. Огромные глаза смотрели прямо ему в лицо. Заглянув в ее расширенные зрачки, Антенор замер… Но тень длинных загнутых ресниц легла на синеватые западинки нижних век, погасив почти безумное напряжение взгляда Каллиройи.

— Я ждала тебя, милый, — просто сказала она, впервые назвав так художника, но вложив в это слово столько нежного огня, что молодого скульптора пронизала дрожь. Он приблизился, протянув руки и шепча ее имя, но Каллиройя погасила лампион взмахом покрывала. Антенор озадаченно остановился во тьме, а молодая женщина скользнула к выходу. Ее рука нашла руку художника, сжала и потянула его за собой.

— Идем! — властный призыв ее голоса заставил Антенора повиноваться. Они вышли через калитку с другой стороны сада и направились по тропинке к элевзинской дороге. Узкий серп молодой луны светил неверно и слабо, готовясь спуститься за Эгалейон.