Мальчики принесли его в богато убранную гостиную, где их встретила толстая улыбающаяся барыня; она не особенно обрадовалась простой полевой птице, как она назвала жаворонка, хотя и позволила посадить его на время в пустую клетку, стоявшую на окне.

— Может быть, она позабавит попочку! — сказала барыня и улыбнулась большому зелёному попугаю, важно качавшемуся на кольце в своей великолепной металлической клетке. — Сегодня попочкино рожденье, — продолжала она глупо-наивным тоном, — и полевая птичка пришла его поздравить!

Попочка не ответил ни слова, продолжая качаться взад и вперёд, зато громко запела хорошенькая канарейка, только прошлым летом привезённая со своей тёплой, благоухающей родины.

— Крикунья! — сказала барыня и набросила на клетку белый носовой платок.

— Пип, пип! Какая ужасная метель! — вздохнула канарейка и умолкла. Письмоводитель, или, как назвала его барыня, полевая птица, был посажен в клетку, стоявшую рядом с клеткой канарейки и недалеко от попугая. Единственное, что попугай мог прокартавить человечьим голосом, была фраза, звучавшая иногда очень комично: «Нет, хочу быть человеком!» Всё остальное выходило у него так же непонятно, как и щебетанье канарейки; непонятно для людей, а не для письмоводителя, который сам был теперь птицей и отлично понимал своих собратьев.

— Я летала под сенью зелёных пальм и цветущих миндальных деревьев! — пела канарейка. — Я летала со своими братьями и сёстрами над роскошными цветами и тихими зеркальными водами озёр, откуда нам приветливо кивал зелёный тростник. Я видела там прелестных попугаев, умевших рассказывать забавные сказки без конца, без счёта!

— Дикие птицы! — ответил попугай. — Без всякого образования. Нет, хочу быть человеком!.. Что ж ты не смеёшься? Если это смешит госпожу и всех гостей, то и ты, кажется, могла бы засмеяться! Это большой недостаток — не уметь ценить забавных острот. Нет, хочу быть человеком!

— Помнишь ли ты красивых девушек, плясавших под сенью усыпанных цветами деревьев? Помнишь сладкие плоды и прохладный сок диких овощей?

— О да! — сказал попугай. — Но здесь мне гораздо лучше. У меня хороший стол, и я свой человек в доме. Я знаю, что я малый с головой, и этого с меня довольно. Нет, хочу быть человеком! У тебя, что называется, поэтическая натура, я же обладаю основательными познаниями и к тому же остроумен. В тебе есть гений, но тебе не хватает рассудительности, ты берёшь всегда чересчур высокие ноты, и тебе за это зажимают рот. Со мной этого не случится — я обошёлся им подороже! К тому же я внушаю им уважение своим клювом и остёр на язык! Нет, хочу быть человеком!

— О, моя тёплая, цветущая родина! — пела канарейка. — Я стану воспевать твои тёмно-зелёные леса, твои тихие заливы, где ветви лобызают прозрачные волны, где растут «водоёмы пустыни»; стану воспевать радость моих блестящих братьев и сестёр!

— Оставь ты свои ахи и охи! — сказал попугай. — Состри-ка лучше да посмеши нас! Смех — признак высшего умственного развития. Ведь ни лошадь, ни собака не смеются, они могут только плакать; смех — это высший дар, отличающий человека! Хо, хо, хо! — захохотал попугай и опять сострил: — Нет, хочу быть человеком!

— И ты попалась в плен, серенькая датская птичка! — сказала канарейка жаворонку. — В твоих лесах, конечно, холодно, но всё же ты была там свободна! Улетай же! Смотри, они забыли запереть тебя, форточка открыта — улетай, улетай!

Письмоводитель так и сделал, выпорхнул и сел на клетку.