2

Несколько дней спустя.

Развёртывание с доукомплектованием… как бы!

В мотострелковый батальон, узнав о начавшихся учениях с развёртыванием, неожиданно валом идут люди (обоего пола) в основном с окрестных, похоже, свалок и заброшенных посёлков. Других, «нормальных», несмотря на гениальный план начальника штаба войсковой части – обойти, загнать в море и взять в клещи, – поймать мало кого удалось. Более проворными люди оказались.

Добровольцев сейчас ловко сортирует прапорщик батальона товарищ Заходько. Обрусевший хохол, явно, иной раз, с украинским говором.

Личный состав батальона, свободные от службы солдаты срочники, какие офицеры, вся кухня, собравшись поодаль, рассевшись на броне боевой техники (и не на боевой уже, тоже) с интересом – лучше всякого кино – наблюдают разворачивающуюся фантастическую картину – «Добровольное хождение народа в армию»

Это явление сильно напоминает запись добровольцев завода «Красный пролетарий» на фронт. Только нервов в очереди почему-то больше, да ящиков с оружием нигде не видно. Может, поэтому столько нервов? Да нет, конечно, секрет прост: время в батальоне к обеду. Известное дело. Потому и толкаются добровольцы, бузят за первое место в очереди, стараясь в «обойму» попасть, чтоб сначала в баню, потом в столовую. Если пробьются. Добровольцы ругаются, напирают на стол, сдвигая порой инвентарь с места, вместе с ним, конечно, и прапорщика. Заходько нервничает.

– Ещё раз усем говорю, люды, – в непривычной для себя сутолоке, практически упустив из виду главную цель всей этой «сортировки», наливаясь красным цветом от напряжения, хрипит прапорщик. – Не толпитесь! Женщин нам щас вообще не надо… Не надо! Только мужчины, и только призывного возраста. Других прошу очистить территорию. Прошу! – Раздосадованно трясёт головой. – Ну что ты будешь з ными робить… – держась за стол, беспомощно оглядывается. – Совсем от порядка отбились.

Не слухають! – грозит. – Щас наряд вызову – узнаете!..

– А вот не имеете права, – громким голосом, почти на фальцете, истерично перебивает бабка. Вернее, не бабка, а, мягко сказать, женщина в возрасте. – Я тоже хочу Родину защищать. Я ветеран труда. У меня медаль есть! Я все законы знаю!

– А я могу быть санитаркой, – поддерживая, вторит ей другая… почти такая же, но в «бронебойных», толстенных очках. – Вот! Роды если срочные кому или, наоборот… В первую голову ко мне. Даже любую рану…

У меня и аптечка всегда наготове. C собой! Вот!

Прапорщик Заходько никогда не стоял в очередях, не участвовал в шумных гражданских собраниях, диспутах, разборках, вообще, можно сказать, нигде не был, кроме своей части. Хорошо знал силу воинской команды: «Молчать, рота. Отставить разговоры. Смирно! Бл… Итит твою…», и всё такое прочее. А тут растерялся.

– Граждане! Да какие у нас в армии роды!.. Бог с вами… Только теоретически. Не надо нам, я говорю, никаких санитарков, не надо!.. Ты, дед, тоже давай иди, по старости, отсюда, гуляй… И ты тоже, товарищ… И вы оба туда же… Геть! Отчепитесь вид стола! Не прикасайтесь, я казав, до мэнэ… Сгинь, нечиста сыла! Мыкробов ещё подцепишь з вас!

Дед, а может, и не дед совсем, а около того… их и не разберёшь сходу. Бородища до груди, волос на голове до плеч – срамота, по армейским меркам, свободная длинная рубаха, как у Льва Толстого в школьных учебниках, на портрете в рост.