Я повернулся и посмотрел на нее. — Ну и о чем тут беспокоиться? — прямо спросил я.

Она покраснела. — Я просто тебе рассказала о том, что произошло здесь за лето, — обиженно произнесла она.

Я снова отвернулся и стал смотреть на улицу. — Ну и что? — спокойно ответил я. По крайней мере здесь ничего не изменилось. Не прошло и нескольких часов, как мы уже опять ссоримся с Мими.

Голос у нее стал тверже и принял какой-то несносный тон. — Я думала, ты любишь ее.

Я чуть не улыбнулся про себя. — С чего это ты взяла?

Она посмотрела на Рекси, лежавшую между нами, и почесала ей голову. — Я думала, что она тебе всегда нравилась. Она говорила мне..

— Что она тебе говорила? — прервал я ее.

Наши глаза встретились в молчаливой борьбе. Она первой опустила взгляд. Я же по-прежнему смотрел на нее, широко раскрыв глаза и не мигая.

— Она, она говорила мне, что у вас с ней было, — промямлила она.

— Что было? — напирал я.

— То, чего нельзя делать, — ответила она, разглядывая свой маникюр.

— Когда ты уехал в июне, она сказала мне, что боится, как бы у нее не было ребенка.

Я вдруг улыбнулся. — Да она с ума сошла! — взорвался я. — Я даже не трогал ее.

По глазам Мими было видно, что у нее отлегло на душе.

— Правда, Дэнни?

Я все еще улыбался. Я вспомнил, что случилось в деревне. Марджори-Энн совсем спятила. Никто еще никогда не беременел от пальца. Я снова посмотрел на нее. — Правда, Мими, — тихо ответил я. — Ты же знаешь, что я тебе врать не буду.

Она улыбнулась мне в ответ. — Я в общем-то и не верила ей, Дэнни. Она так часто фантазирует. Она слегка коснулась моей руки. — Я рада, что она выходит замуж и уезжает отсюда. Она мне больше не нравится.

Мы молча смотрели вдоль улицы. Начало смеркаться и уличные фонари вдруг вспыхнули желтым светом.

— Дни снова становятся короче, — сказал я.

Она не ответила, и я повернулся к ней. В свете уличного фонаря она была похожа на ребенка, черные волосы падали ей на плечи. Хотя она была старше меня на два года, я чувствовал себя гораздо старше. Может быть это оттого, что у нее такие черты лица. У нее была тонкая кость, а рот неясно выражен. Интересно, ее кто-нибудь уже целовал? То есть по настоящему.

Затем я быстро отогнал от себя эту мысль. Только не моя сестра, она не такая девушка.

— Отец с матерью выглядят уставшими, — сказал я, — меняя разговор. — В городе, должно быть, очень жарко.

— Не только поэтому, Дэнни, — ответила она. — Ничего хорошего нет.

Дела идут плохо, и мы должны по всем счетам. На позапрошлой неделе молочная компания чуть ли не перестала нас обслуживать. Хорошо, что я устроилась работать на полставки в «А и С», иначе было бы еще хуже.

Я вытаращил глаза. Я знал, что дела неважны, но не думал, что все настолько уж плохо. — Я и не знал, — сказал я. — Мама ничего не писала об этом в письмах.

Она серьезно посмотрела на меня. — Ты же знаешь маму. Она никогда и не напишет об этом.

Я не знал, что сказать. Полез в карман и достал пачку сигарет. Сунул одну себе в рот и уже стал было прикуривать, как она прервала меня.

— И мне, Дэнни, — попросила она.

Я протянул ей пачку. — Я и не знал, что ты куришь, — удивленно сказал я.

— И я не знала, что ты куришь, — возразила она. Она посмотрела на дом. — И надо быть поосторожней, чтобы мать не видела, а то нам достанется обоим.