Я кричу Масу. Он тоже мечтает чуть-чуть отдохнуть в таком прекрасном месте. Вода страшно холодная, почти физический шок. Теплый воздух утверждает, что сейчас конец мая, а вода говорит – начало марта. Я с воплями бросаюсь в волны, хлопаю по воде и барахтаюсь, чтобы удовлетворить свои давние амбиции поплавать во всех океанах Земли, потом пулей выскакиваю на берег, стряхивая с волос длинные сверкающие брызги. Мас ждет под длинной ветвью древней сосны, похожей на вытянутую в мольбе руку. Легкими взмахами кисти он делает какой-то набросок. Черепахи.

Я рад, что он снова рисует.

– Каждую весну, примерно в это время, они приплывают откладывать яйца, – говорит он. – Каждую весну, уже миллионы лет, какая-то сила возвращает их на этот пляж, чтобы при полной луне они могли отложить здесь яйца. Они приходили сюда задолго до нашего появления, и после того, как мы исчезнем, все мы, все наши планы и надежды, они все равно будут возвращаться. Лично в меня это вселяет большую уверенность.

Он вздыхает и подписывает рисунок в своем альбоме для эскизов, называет его «Черепаший пляж. Двадцать третий храм. Луна в третьей четверти. Наму Дайцы Хеньо Конго».

Помолчав, Мас снова начинает говорить:

– Я помню, год назад мы с тобой кое о чем говорили. В то лето мы всей компанией приехали к тебе, мы говорили о графических сущностях, которые вызывают прямую физическую реакцию. Тип шрифта, несущий подсознательные образы такой силы, что читатель не в состоянии сопротивляться передаваемому приказу.

– Я помню этот разговор.

– У вас ведь получилось, правда?

Мои кулаки в перчатках инстинктивно сжались. Усилием воли я с трудом их разжал.

– Расскажи мне, Этан.

– Да, мы сделали это. Да.

– Дочка Морикава…

– Лечение – это одно из проявлений. А еще смех, слезы. Экстаз. Страх. Боль. И много чего еще. Мы назвали их по именам ангелов – серафимами, но они нас обманули.

Мас рассмеялся. Горьким театральным смехом. Смехом кабуки:

– И все это время я и представить себе не мог, что путешествую в компании самого Дандзуро Девятнадцатого.

– Я ведь не супергерой, Мас. Нет никаких супергероев, никаких Джеймсов Бондов. Жизнь – не представление анима.

– А те акира, – слово вызывает у него рвотный рефлекс, – ты ведь мог… ну, я не знаю, напугать их, что ли, ослепить. – Неожиданно в голосе Маса взрывается сдерживаемый гнев. – Выжить их сучьи мозги!

– Мне это не понадобилось. Ты же слышал, они сказали, что актер кабуки – всегда друг настоящим акира. Они считали тебя Богом.

– Плевать я хотел на этих фанатов кабуки! Я не просил, чтобы меня принимали за божество, не просил, чтобы мне поклонялись, считали меня героем, рассказывали, как Дандзуро защищает все, что для них свято, потому что все их ценности, и сами они тоже, вызывают у меня тошноту. Тошноту, злобу и страх! – Он снова молчит, напряженный, сжавшийся, замкнутый, молчит так долго, что я думаю, он больше ничего не скажет. Но это только пауза. Время, пока еще более глубокая боль просочится сквозь песчаные фильтры души.

– Мы собирались пожениться. Она была PR-менеджером у моих токийских агентов. Я встретил ее на ленче для актеров кабуки во «Фри Квинсленде». Я любил ее. Вот так. – Пальцы сжимаются в кулак, как захлопнувшийся капкан. – Такое, видишь ли, случается. – (Я тоже это знаю.) – И чаще, чем мы думаем.