Когда мы наконец видим рельефный указатель на приземистом столбике в сторону грязной тропинки, нырнувшей в заросли ольхи и березы, он кажется нам не менее чудесным, чем явление самого святого. Счастливые, мы сворачиваем с дороги и изо всех сил давим на педали среди березняка.

Тропа хенро приводит нас к роскошному, будто потерявшемуся во времени, сельскому пейзажу. Мы проезжаем деревни с крытыми соломой домами вдоль узеньких дамб между залитыми водою чеками, где измазанные грязью роботы трудятся над урожаем высоких' гибких побегов – тростника для татами. Мас все объясняет. Глупо, конечно, но я чувствую себя героем нелепого вестерна. И хотя мой пластиковый дождевик набрасывает на меня некий флер безымянности, это ощущение приходит не из-за какой-либо перемены во мне самом, но благодаря окружающим меня декорациям. Такое всепроникающее, но и такое неуловимое, что я успеваю проехать несколько километров прежде, чем умудряюсь его определить. На каждом доме. На каждом магазине. На каждом автомобиле, роботе, биогазовой фабрике, ветряном двигателе, столбе, указателе – везде эмблема орла и молний: охраняется «Тоса Секьюрити Инкорпорейтед».

– Словно кадр из фильма Куросавы, – замечает Мас, двигаясь рядом со мной. Встревоженные, мы налегаем на педали, а слабенький дождь превращается меж тем в настоящий ливень.

Пытаясь открыть нам глаза на мир за пределами печатных гарнитур и рекламных логотипов, мандарины и властители факультета графических коммуникаций постановили, что мы должны каждую неделю посещать лекции большей частью по темам, на которых в данный момент бзик у кого-нибудь из преподавательского состава.

Из всех мне запомнился только Джейк Бирн, куратор курса, который внушал нам свою безумную/ крайне правую/ расистскую/ ксенофобствующую теорию социальной инерции. Вот ее сокращенная версия, годится хоть в Reader's Digest. Национальные признаки берут свое начало буквально в костном мозге, они такое же его свойство, как цвет – для глаз и/или волос. Отсюда следствие: японское общество агонизирует, аркологии горят, европейские и/или исламские гробокопатели процветают, почтенный торговец отбрасывает свой деловой костюм, и на свет появляется меч/ доспехи/ шлем, ожидавшие своего часа на чердаке. Привет, пацаны, это последний ремейк «Призрачного воина» Кагемуши. Если Масахико больше не узнает Японию своего детства в этой Японии его тридцати с небольшим, то, видимо, не следует удивляться, что такая вот процветающая буколическая местность превратилась в ленное владение неофеодалов из частной охранной компании.

Я чувствую, что нахожусь весьма далеко от Утвержденных Туристских Маршрутов.

Надпись сообщает нам, что святилище существует триста двадцать восемь лет, и дает понять, что оно будет стоять здесь и тогда, когда неуместная современная зелень частного поля для гольфа, перекрывающего тропу хенро, снова вернется в свое природное, естественное состояние. А сторож его еще новее и еще более преходящ, чем даже поле для гольфа. Мас останавливается, присаживается на корточки, завороженный непотребным зрелищем. От его плаща разлетаются целые водопады брызг. Мелкие плотоядные животные выгрызли губы, щеки, глаза, от ушей остались крошечные обглоданные хрящи. Там, где была татуировка, кожа сохранилась, видимо, благодаря какому-то консервирующему свойству чернил. Пластиковый шлем оказался недоступен воздействию ни стихии, ни животных; пластиковая идентификационная карточка – тоже, она прячется среди юного изобилия колокольчиков, аконита и дикого чеснока.