Третьему сыну мистера и миссис Кемпбель было теперь 12 лет; звали его Персиваль. Это был очень спокойный, разумный и послушный мальчик, чрезвычайно внимательный ко всему, что ему говорили, чрезвычайно любознательный и по природе весьма пытливый и спокойный.

Младшему мальчугану, Джону, было всего только десять лет; это был типичный англичанин: крепкий, сильный, здоровый, не особенно любивший учиться, но весьма способный и смышленый. Во всем, что бы он ни делал, он был нетороплив, даже, скорее, слишком медлителен и неразговорчив; он был неглуп, но никогда ни к кому не обращался ни с каким вопросом, и трудно было сказать, что выйдет из этого странного мальчика.

Такова была эта семья в то время, когда они, войдя на борт «Лондонского Купца», с попутным ветром вышли в Ламанш.

В Корке «Лондонский Купец» присоединился к целой флотилии торговых судов, при которых состояли конвоирами большое пятидесятиорудийное судно и два фрегата меньших размеров. Когда «Лондонский Купец» стал с остальными на якорь, то Альфред, привычный к морю и не страдавший морской болезнью, вышел на палубу и, облокотясь на поручни, стал смотреть на теснившиеся кругом суда; стройные мачты военных судов невольно приковали к себе его внимание, и при виде развевающегося вымпела сердце его дрогнуло и на глаза навернулась слеза, при мысли, что он лишен возможности идти по избранному им пути, продолжать так успешно начатую им службу. Жертва, принесенная им в данном случае, была несравненно более тяжелой, чем это казалось. Он говорил о ней небрежно, как о пустяке, даже не сказал отцу, что только что сдал экзамены на лейтенанта, и что капитан обещал ему быстрое повышение по службе; он не сказал, что отказался ради семьи от самой заветной своей мечты — стать самостоятельным командиром хорошего фрегата. Он никому ничего не сказал об этом и казался весел и беспечен, но теперь, оставшись один на палубе и видя пред собой вымпел военного судна, не в силах был совладать с своим горем и глубоко вздохнув, отвернулся, скрестил на груди руки и промолвил: «Я исполнил свой долг по отношению к тем, кто до сего времени исполнял свой долг по отношению ко мне! Трудно, горько и обидно бросать службу как раз в тот момент, когда все трудности уже пережиты и когда перед вами открыт свободный путь, и идти вместо того работать топором в диких лесах далекой Канады, но мог ли я допустить, чтобы отец, мать, братья и сестры мои боролись с опасностями и лишениями одни, без меня, когда у меня есть и сильная рука, и бодрый дух, которые могут помочь им в этой трудной борьбе? Нет, нет, я должен был поступить так, как я это сделал…

— Послушай, любезный, — обратился Альфред к одному из шатавшихся по палубе матросов, — что это за судно, вон тот шестидесятиорудийный корабль?

— А почем я знаю, на котором из них пятьдесят, а на котором сто орудий? — ворчливо отозвался ирландец. — Ну, а если вы спрашивали про самое большое из них, то я скажу, что это «Портсмут».

«Портсмут»! То самое судно, на которое назначен командиром его бывший командир, хотевший взять его к себе лейтенантом, капитан Лемлей! Я поеду к нему! — И Альфред бегом спустился вниз, разыскал капитана своего транспорта и просил разрешить ему воспользоваться шлюпкой, чтобы съездить на военный корабль. Получив разрешение, молодой Кемпбель спустя четверть часа был уже на борту «Портсмута», где его встретили некоторые из его прежних сослуживцев, очень обрадовавшиеся ему. Немного спустя он послал человека вниз спросить, не примет ли его капитан Лемлей, в ответ на что тотчас же получил приглашение спуститься в каюту.