— Привет, Хароныч, — усмехнулся гид. — А я смотрю, ты всё так же слаб на язык.

— Годы уже не те, — пожаловался дед и тут же захихикал, словно выдал какую-то удачную шутку. — Ну, что, скремлинов берёшь, серебряные монеты приготовил?

— Не сейчас, — отозвался Хардов.

— У меня молоденькие скремлины, совсем ещё малыши, с незамутнёнными глазами.

— Обойдусь своим, — тихо сказал гид.

— Понимаю, понимаю, — дед участливо закивал, — но бедолага Мунир-то, гляжу, захворал. И не скоро оправится, если оправится. И как же ты шлюзы-то собираешься проходить? Без скремлинов-то как смотреть в тумане?

— С Муниром всё в порядке.

— Ой, да-да-да… И мне птичку жалко! На речную деву рассчитываешь? Понимаю. Недолюбливает меня старая ведьма, но говорю не поэтому: даже если её знахарство удастся и снимет она мёртвый сглаз, не скоро бедолага Мунир сможет тебе помочь.

— Там и поглядим.

— Тебе что, жаль серебряных монет? Деду на опохмел?

— Ты же знаешь, что это не так.

— Ой, горят трубы… Выпить-то дашь?

— Конечно. — Хардов кивнул. Затем нагнулся и осторожно, чтобы не потревожить ворона, поднял увесистые кожаные меха. — Когда разойдёмся.

— И то верно: пьянство и коммерция несовместимы. — Старикашка жадно посмотрел на флягу и принялся крутить пуговицу на пиджаке. — Не сидр-то хоть? — сглотнув, поинтересовался он, а в глазах его мелькнуло что-то от побитого пса.

— Обижаешь: неочищенный яблочный первач, как ты любишь, — заверил деда гид.

Старикашка облегчённо вздохнул, ласково погладив серьгу на правом ухе и пробубнив: «Серебряные монеты, серебряные монеты…»

— Хороший ты человек, Хардов! — громко возвестил он.

— Сомневаюсь, — усмехнулся гид.

— Человечище! Но долг твой растёт.

— Ещё не пришёл срок.

— Да я не о том, — отмахнулся старикашка. — Просто если Хардов в полночный час вышел на канал, да ещё самогону деду поднёс, то будь уверен и к доктору не ходи — долг его ещё возрастёт.

— Постараюсь этого избежать.

— Зарекалась лиса кур не есть… Хардов, они уже ищут его. Только пока не знают где.

— В курсе. Видел неделю назад, как кто-то переправлялся через канал с белым кроликом. Так, Хароныч?

— Ну-у… — замялся дед.

— А потом зверь этот всплыл в одном из трактиров Дубны. Твоя зверюга?

— Они принесли мне серебряных монет.

— Не сомневаюсь. Правда, лодки были надувные, с электродвигателями. А они у меня все сосчитаны. Две такие у гидов, но они нам ни к чему. Остальные у водной полиции. И в каждой лодке, скажу тебе, любопытные зверушки.

— Я хотел предупредить. Да запил. Коммерция, будь она неладна… А потом с ними был один из ваших.

— Шатун? Боюсь, он больше не из наших.

— Мне почём знать. Я не вмешиваюсь. И сейчас не стану. Не продажный. Понял, да?!

Хардов серьёзно кивнул.

— Хотя про твою лодку уже побольше твоего понял, — уверил старикашка.

— И в этом я не сомневаюсь, — сказал Хардов.

Оба замолчали и смотрели друг на друга, а Фёдору показалось, конечно, только показалось, что между ними происходит какой-то непонятный молчаливый диалог.