Голографическое изображение транспортера, которое Гувер показывал Джоан, было сильно упрощено; на самом деле он был не прямым, а извивался, словно дорожка русских горок в детском парке, которая петляла и кружила по всей площадке. Канистра с грохотом неслась вниз по всей башне, из стороны в сторону, привлекая внимание все новых снайперов. Дважды она чуть не попала под огонь винтовок; дважды пули пролетали мимо цели. Когда канистра завершала последний вираж, прямо перед ней о транспортер ударилась граната из подствольного гранатомета, но не взорвалась. Канистра катилась к бордюру на краю башни, готовясь спрыгнуть.

У самого края транспортера появилась голова солдата. Электронога пнула воздух; Максвелл заставил себя перейти на осторожный бег кэтчера. Канистра с вирусом весила много и, пройдя весь этот путь, набрала приличную скорость, но Максвелла укрепляло свойственное «кожаным загривкам» упрямство, и он был непоколебим.

— Попалась! — воскликнул он, когда канистра оказалась в его объятьях.

И тут морпехи с воплями пошли в отвлекающую атаку. Первый отряд громил предполагаемые позиции врага из реактивной пусковой установки. Второй продемонстрировал не меньший энтузиазм, но меньшую дальновидность и решил стрелять из миномета, а в помещении с балками и поперечинами так не годится. Один удар пришелся прямо под Максвеллом, попав по несущей транспортера; та обломилась, последняя секция транспортера завалилась набок, но остановилась, ударившись о стрелу крана. А Максвелл все бежал.

— Здание окружено! — предупредил агент Фогельзанг. — Здание окружено! Вы все арестованы!

Тем временем на несуществующем острове с маленькими розовенькими домиками на площадку перед белой фабрикой мороженого сел вертолет РПО (Рэкетиров-Природо-охранников). Из него выпрыгнули четыре громилы в форме, грозя полицейскими дубинками сочившейся из заводских труб грязи (откуда у фабрики, на которой делают мороженое, дымовые трубы, каждый пусть додумывает сам, но поскольку там вообще все выдуманное, смысл особо и ни к чему). Громилы вытащили из кабинета директора фабрики и избили его дубинками; тот пополз обратно в здание на четвереньках, и выброс вредных веществ на время сократился вдвое.

Родители Гарри Ганта задышали свободнее. Но не сам Гарри; следующим делом громилы РПО перелетели к нему на фабрику, требуя оплаты своих услуг. Обходились они дорого; Гарри пришлось заложить фургон. После чего Электрогант нанял продажного банкира, чтобы потребовать залог и отхватить грузовик себе, чем лишил Гарри десятой части доходов.

Настоящий проигрывал. Но это его не слишком беспокоило — с учетом того, что стояло на кону; к тому же с самого начала было ясно, что по новым правилам игры, растолкованным Роем, все преимущества и способы мошенничества — на стороне оппонента и шанса победить у Гарри нет. То есть неравенство было столь велико, что даже если бы он пожертвовал родителями, выиграл бы лишь несколько минут стыда от того, какой он плохой сын.

Иногда осознание того, что ты в любом случае проиграл, освобождает: как однажды заметил Эдвард Эбби, когда все безнадежно, волноваться не о чем; да и в любом случае Гарри никогда не был из тех, кто волнуется. Наоборот, пользуясь своим талантом игнорировать картину в целом, он отстранился от мрачной реальности — разве что иногда оборачивался, чтобы посмотреть, не посинела ли мать, — и погрузился в игру. Когда Электрогант снизил цены на мороженое, Гарри опустил их еще ниже; когда Электрогант заслал Гарри на фабрику агитаторов из профсоюза «Индустриальных рабочих мира», он заложил еще один грузовик и нанял штрейкбрехеров Пинкертона, чтобы тех изгнать.