Два раза Телор просыпался от боли, а на третий раз – лишь после того, как по его шее из раненого подбородка потекла струйка крови. После этого он понял, что нужно чем то заняться и осторожно подошел к выходу из сарая. В поместье было тихо, и даже во дворе уже не горели факелы. Телор надеялся, что это означает только одно – все уже улеглись спать, но не мог быть в этом твердо уверен, поскольку факелы могли погасить только из за достаточно яркого лунного света.

Из своего укрытия Телор взглянул на огромное, серебряное светило, покрытое странными пятнами. В другое время он бы проклял луну, но сейчас вспомнил, как любила ее Кэрис. Потом менестрель посмотрел на ворота и не увидел засовов, настолько там сгустилась тень. Не отдавая себе отчета, что делает, он украдкой, словно извиняясь, еще раз посмотрел на небо. Криво усмехнувшись, он подумал, что и сам вскоре заговорит о Пресвятой Богородице, и принялся вглядываться в темноту, пытаясь различить тропинку, ведущую от сарая к стене. Нужно держаться как можно осторожнее, хотя внимание охранников обращено, главным образом, по ту сторону крепостной стены.

Как только Телор собрался выскользнуть из сарая, в желудке у него заурчало от голода и, поколебавшись немного, он принялся искать концом своей дубинки, пытаясь найти треснувшую чашку с ломтем хлеба и куском свинины. Дубинка менестреля наткнулась на что то мягкое, раздался писк и, прежде чем Телор успел ударить дубинкой еще раз, крыса скрылась. Проклиная себя за беспечность, Телор нащупал, наконец, чашку. Большая часть хлеба оказалась съеденной, да и кусок свинины, кажется, приобрел совсем другую форму, но все еще лежал в чашке. Телора не особо радовала перспектива доедать пищу, погрызенную крысами, но он понимал, что вынужден это сделать, иначе урчание его желудка непременно кто нибудь услышит...

Однако вовсе не желудок Телора, а пила могла выдать его. Добравшись до стены и втиснувшись между опорами настила и стеной, менестрель ослабил пояс, приподнял тунику и размотал кусок ткани, которой на теле была закреплена тонкая пила, узкие деревянные пластинки и несколько пакетиков с воском, смешанным для мягкости с жиром и краской, по мнению Телора, схожей с цветом дерева. Прямо над своей головой менестрель услышал шаги охранника и замер. Сердце Телора бешено колотилось, сон как рукой сняло, и он оставался в таком состоянии, даже когда шаги стихли. Что то в этих звуках показалось ему странным, но он не понял, что, и постарался об этом не думать.

Телор подстелил ткань под нижним засовом, чтобы на нее сыпались опилки, которые потом нужно собрать, и провел пилкой по дереву. Оно было твердым, с каждым движением пила углублялась настолько незначительно, что стало ясно – быстро эту задачу не решить. Когда пила прошла в дерево засова всего лишь на свою ширину, она застряла, и при попытке Телора выдернуть ее, она завизжала, но не сдвинулась с места. Прямо над собой менестрель услышал шаги охранника, который тихо окликнул своего приятеля, стоявшего на настиле в некотором отдалении. Телор замер, не шевелясь, не осмеливаясь даже дышать, не говоря уже о том, чтобы продолжать пилить дальше или вытаскивать пилу из дерева.

Подошел второй охранник, и Телор услышал, как они тихо разговаривают друг с другом. Потом вдруг замолчали, прислушиваясь, как решил Телор, обменялись еще парой слов, и шаги одного из них стали удаляться. Но другой охранник все так же находился прямо над головой менестреля. Вот почему эти шаги показались Телору странными – один охранник ходил только возле ворот и никуда от них не удалялся, наблюдая за дорогой, начинавшейся прямо от ворот.

Телор смотрел на залитый лунным светом двор, размышляя, что ему делать. Возможно, ему удалось бы бесшумно извлечь пилу из дерева, но что потом? Расширить эту прорезь будет не только заметно, но и отнимет вдвое больше времени.