— Вы швед?

— Нет, — в рифму сказал Свен.

Раз он так назвался, будем так его и называть.

— А кто тогда?

— Все равно не поверите, — ответил Свен и невежливо отвернулся к стене.

Может, невежливо, а может, и обиженно. Зойке стало стыдно: привела в дом больного, говоря красиво, полила цветы своей благотворительности, а дальше, получается, пусть они сами растут? Получается так. А так получаться не должно. По неписаным законам гостеприимства. И хотя ей жутко хотелось выпытать, во что это она не поверит, смирила научный пыл, сказала коротко:

— Я чай поставлю. Чай вам можно?

— Можно, — не поворачиваясь, подтвердил Свен.

Зойка отправилась на кухню, размышляя по пути, почему ей в последнее время везет на Свенов. Другие за всю жизнь ни одного Свена не встретят, а она вон сразу двоих, если считать алкаша официанта. Тот, как мы помним, тоже шведом не был…

Не пожадничала, разорилась, заварила «Липтон» из дареной английской жестянки. Подумала: жрать он, наверно, хочет. Слепила пару бутербродов с дефицитной салями, помыла единственный помидор — больше ничего в холодильнике не отыскалось. Да и откуда бы? Жизнь Зойки, повторим, текла в унылых берегах общепита, где особых деликатесов не водится. Водрузила приготовленное на поднос и понесла в комнату.

Мужик Свен как лежал, так и лежал. То ли спал, то ли телепатировал полегоньку. Зойка встала у дивана этакой шоколадницей с картины Лиотара и послала Свену мощную телепатему: мол, просыпайся, просыпайтесь, мол, я расстаралась, мол, поесть тебе, вам принесла. Свен на посыл не отреагировал. Тогда Зойка поставила поднос на журнальный столик и внаглую потрясла Свена за плечо. Он, похоже, и впрямь спал, поскольку от тряски дернулся, резко сел и глупо спросил:

— Что?

На сей раз открыты были оба глаза, и смотрели они на Зойку довольно-таки испуганно. Зойка машинально — женщина! — отметила, что глаза у него по-шведски голубые. Может, врет, что не швед?…

— Просыпайтесь, — повторила она вслух свою телепатему. — Я принесла чай и бутерброды.

— Спасибо. — Свен опустил ноги на пол, уселся ровненько, руки на колени положил — ну прямо пионер-всем-детям-пример. — Я есть не буду.

— Как так?

— Мне не надо.

— Это еще почему? — возмутилась Зойка. Возмутилась она тем, что труд ее бескорыстный пропадал даром. А вслух возмущение объяснила иначе: — Вы потеряли много сил, вам надо чуть-чуть подкрепиться. Надо.

— Не надо. Мне нельзя. Только вода. Чай. — Все ровненько, без эмоций. Больной?…

— Диета?

— Что есть диета?

Точно, больной.

— Это когда нельзя есть то, что есть нельзя. Но очень хочется.

— Мне не хочется. — Похоже, он получше себя чувствовал. Говорил вот отлично. — Не уговаривайте. Я все равно буду отказывать.

И говорил-то безо всякого акцента, а предложения строил не очень по-русски. Может, тоже эстонец, мельком подумала Зойка, как тот Свен? Или литовец?… И устыдилась: какая разница? Да хоть папуас. Другое дело, что какой-то он… какой?… непонятный, вот какой, больной — не больной, псих — не псих, ест — не ест, жидкость ему подавай, что-то не то. А вдруг он шпион? Или круче: инопланетянин?…

Что на уме — то на языке:

— Свен, а вы не шпион? Или вы с летающей тарелки, инопланетянин, extra-terrestrial?

Ну конечно же она не всерьез, конечно же она схохмила, little конечно же joke, sir, не более того — надо ж как-то расшевелить истукана, сидит сиднем, глазами ее сверлит-колет-буравит, страшно аж жуть.