— Нас завтра переводят. В Тихомирск, — проинформировал опер, выполнив просьбу. — Серега сказал, у тебя совсем хреново. Они не только нападение на кума пришить хотят, но и дезорганизацию работы колонии. Тебя после суда в «крытку», скорей всего, перекинут. Или к «полосатикам».

Последнее утверждение было чистым блефом, но вполне могло воплотиться в жизнь. Куда еще такого товарища отправить? Или в крытую тюрьму, или в зону с особым режимом. На строгом вряд ли оставят.

Сам Сумрак об этом тоже догадывался, отчего стал еще сумрачней.

Кольцов перетянул койку поближе к соседу, поднес палец к губам, прислушиваясь к звукам за дверью палаты, потом вполголоса спросил:

— Ты как в плане здоровья? Бегать можешь? Или хотя бы быстро ходить? Если браслеты снять.

— А тебя колышет мое здоровье? — скорее по привычке огрызнулся авторитет. (Слово «колышет», к большому сожалению, является слабой копией того, что было произнесено на самом деле. Увы, вновь беспредел цензуры.)

— Меня — волнует. Есть верная тема. Я в зону возвращаться не собираюсь. В самоволку уйду. Длительную. Серега подмогнет… Компанию не хочешь составить?

— С чего вдруг такая забота? Хочешь на лыжи встать — вставай. А я тут при чем? Или боишься, что сдам? — Сумрак сразу угадал направление мыслей Кольцова.

— Боюсь, — подтвердил тот, не виляя.

— Не ссы. Не сдам. Твои темы — это твои темы, мне до них дела нет, — глядя прямо в глаза, ответил положенец.

Но уверенности это оперу не принесло. Обещать эта публика горазда: последнюю рубаху на груди порвут, всеми родственниками поклянутся, а едва отвернешься… Сколько примеров на памяти.

— А чего ж ты про волю плакался? — Кольцов решил бить по больному. — Что ни одной бабы не было, что всю жизнь по тюрьмам…

— Я плакался?! Да я бродяга по жизни! Мне тюрьма — дом родной!

— Кому ты в этом доме через пять лет нужен будешь? Сам же кричал! Думаешь, тебе блатные памятник поставят? «За верность понятиям»? Хорошо, если лавэ на вставную челюсть подкинут.

— Засохни, понял? Не тебе судить.

— Может, и не мне… Только ты со своими понятиями в ШИЗО сгниешь, а Шаман без понятий завтра где-нибудь в Испании пузо греть будет. И никто из твоих бродяг за ним туда не поедет!

Кольцов решил пустить в дело все козыри. В том числе сыграть на жажде мести.

— Надо будет, поедут, — отстаивал честь воровского мундира Сумрак, — и хоть в Испании, хоть на Аляске достанут.

— Сразу видно, ты давно на воле не был. Как достанут, так и отстанут! Сейчас твои понятия простым русским словом называются. Бабки! Откупится Шаман, да еще приплатит, чтоб тебя самого в карцере крысы загрызли. И загрызут!

Дверь палаты приоткрылась, заглянул разбуженный боец:

— Чего расшумелись?!

— Спорим о судьбах России, — ответил Кольцов, — и проблемах защиты компьютерных технологий.

— Потише спорьте!

Боец зевнул, едва не вывернув мощную челюсть, и скрылся за дверью.

— Меня еще быстрей загрызут, — не успокаивался Сумрак, — когда узнают, что я, положенец, с ментом в подельниках. Голимый косяк!

— Значит, законы ваши блатные — полное говно! — вбил гвоздь в компьютерные технологии Кольцов.