Я не перебивала Милку, пусть выговорится. Оказывается, Антон Петрович вылез из бани не по причине отключившегося света. Он начал терять сознание, решил войти в дом и позвать на помощь, но не успел. Последнее, что сделал, это распахнул дверь. Неизвестно, увидел ли он вспышку света и меня с Роберто. Похоже, последние шаги Каркин совершил уже в агонии.

– Тебя не должна мучить совесть, – шептала Милка.

– Спасибо, – тихо‑тихо ответила я.

– Ужасно, что тебе пришлось пережить!

Я обняла Милу.

– Замолчи. Хуже всего сейчас не мне.

Подруга закивала.

– Да, да, да. Они так ужасно выглядят… я не могу подойти к гробам. Пошли вместе?

Я взяла Милу за руку и прижалась к ней. Толпа, увидав нас, расступилась, мы медленно побрели по образовавшемуся коридору. Сердце защемило. Тетя Аня выглядела маленькой, остроносой старушкой. Голову ей по православному обычаю замотали в платок, лоб закрывала белая лента с молитвой, щеки тонули в слишком ярких, каких‑то не по‑кладбищенски радостных цветах, подбородок скрывало кружевное жабо нарядной блузки. Дядя Антон еще меньше походил на себя. Гример перестарался – растер по лицу литр жидкого тонального крема, намалевал на щеках свекольный румянец, оттенил невесть зачем веки синим и наложил на губы помаду.

– Смотрятся ужасно, – всхлипнула Милка. – Так изменились!

– Нет, очень достойно, – решила я утешить подругу. – Гробы дорогие, много цветов, народу толпа!

– Разве это им теперь нужно… – дернулась Милка и истерично зарыдала.

Моментально подбежали две женщины в белых халатах и увели мою подругу. Я почти без сил плюхнулась на один из стульев, стоящих возле гробов, но тут же вскочила – сидеть около домовин показалось неприличным.

Траурная церемония катилась своим чередом. Сначала говорили речи, потом на специальных тележках гробы доставили к отрытым могилам и опустили вниз, присутствующие бросили по горсти земли, рабочие установили к свежему холму венки, люди начали укладывать букеты.

Я оказалась последней, кто воткнул цветы в гору растений. Поскольку на похоронах присутствовали в основном сотрудники фирмы Каркина, то композиции, принесенные на кладбище, поражали изысканностью и богатством. Мои астры смотрелись вызывающе скромными.

Через пару часов я вышла из ресторана, где поминали Каркиных, села за руль и решила позвонить Томочке. Но ни в кармане черного пиджака, ни в сумочке мобильного не обнаружила. Встревожившись, я обыскала автомобиль. Сотовый исчез.

Только тот, кто имеет в телефоне полную записную книжку вкупе с ежедневником, сейчас поймет меня. Потерять сотовый с необходимой информацией – страшная беда, кое‑какие номера практически невозможно восстановить. Где я могла посеять телефон?

Так, Вилка, спокойно, не нервничай, стала я настраивать себя. Попытайся сообразить, когда в последний раз держала трубку в руках. В ресторане? Нет, не во время поминок. А когда мне звонили? Вспомнила! Едва траурная процессия вышла из церкви после отпевания, как из моей сумочки понеслась звонкая мелодия. Окружающие невольно вздрогнули, я покраснела, вынула телефон и спросила:

– Кто?

– Конь в пальто, – ответил Федор, начальник службы пиар «Марко». – Где шляешься, лапа? Сидеть у стола надо.

– Извини, я на похоронах.

– Надеюсь, не в роли покойной? – хохотнул Федор, для которого нет ничего святого, кроме денег.

– Потом перезвоню.

– Когда?

– Через час.

– Не забудь.

– Хорошо.

– Знаю тебя. Дело очень важное.