– Жду тебя на палубе.

Изабель кивнула.

Ройд поднялся на ют, чтобы сверить курс со штурманом, Уильямом Келли, затем подошел к борту, посмотрел в ночное небо и стал ждать. После открытия прошло довольно много времени; новая жизнь все больше обретала форму и овладевала им, и прежняя ярость утихла, сменившись сильной потребностью изучить, узнать, оценить заново, а затем изменить и преобразовать действительность – если еще не поздно.

И если она позволит.

Через несколько минут на палубу поднялась Изабель, запахнула на груди шаль и направилась на нос корабля.

Когда он подошел к ней, она смотрела вперед, во мрак.

Корабль будто летел по волнам; все члены экипажа знали маршрут как свои пять пальцев, и все стремились как можно скорее попасть в Лондон. Хотя небо заволокли облака, которые время от времени закрывали луну, звезды светили ярко, и гребешки волн фосфоресцировали. Казалось, будто в ночном море сверкают алмазы.

Ройд остановился за спиной у Изабель и, положив ладонь на борт, приноровился к качке. Вахтенные находились далеко и ничего не могли услышать; кроме того, ветер относил слова в сторону. Изабель нарочно встала так, чтобы он не видел ее лица. Наверное, благодаря ее уловке им проще будет разговаривать. И проще о чем-то договориться.

Она молчала, но он ничего другого и не ожидал, понимая, что сам должен проявить инициативу. Он начал с вопроса, который для него был самым важным:

– Почему?

Он скорее почувствовал, чем услышал ее вздох, но Изабель по-прежнему стояла, высоко подняв голову, и, когда заговорила, голос ее был звучным:

– Тебя не было рядом. Ты уехал и не возвращался.

– Но ведь потом я вернулся. Почему ты ничего мне не сказала?

– Потому что, скажи я о нем, ты забрал бы его у меня. Не забывай, что Дункан родился после того, как мы разорвали помолвку. Значит, все права на него отошли бы тебе, его отцу. У меня не было бы права голоса во всем, что касается его воспитания и его жизни… Я не имела бы права даже оставить его у себя!

Он нахмурился. С какой стати он должен был забрать?.. Мысли в голове кружились, как разноцветные кусочки стекла в калейдоскопе; всякий раз, как они останавливались, получался другой узор. Он никак не мог взять в толк, о чем она говорит.

Единственная причина, по которой она скрыла от него существование Дункана, заключалась в том, что она почему-то вбила себе в голову, будто не хочет выходить за него замуж.

И все же что-то не складывалось; кусочки в калейдоскопе не образовали цельную картинку. Прошло много лет, но Изабель ни разу не поощрила другого поклонника.

– Изабель…

– Да, ты бы его забрал…

В ее голосе угадывалась такая убежденность, что он вынужден был задуматься… и пришлось признать: если бы она хотела выйти замуж за другого, а он бы узнал о Дункане…

Он вдруг вспомнил, как почувствовал себя, когда она велела ему убираться и захлопнула перед его носом дверь особняка Кармоди. Она всегда отличалась переменчивостью нрава, но, по правде сказать, и он не уступал ей в этом. Правда, когда она вспыхивала, он, наоборот, холодел. В тот день он испытал холодную ярость и боль – опасное сочетание. Изабель принадлежала к числу тех немногих, кто способен был причинить ему настоящую боль. Он отдал ей свое сердце, а она растоптала его и швырнула ему назад. Во всяком случае, ему тогда так казалось.

Пришлось признать: тогда она была права. Каковы бы ни были ее намерения, если бы тогда он узнал о Дункане… трудно сказать, что бы он сделал, а что – нет.

Изабель тихо вздохнула и плотнее закуталась в шаль.