Что касается Фо, Александра и Эжена Деканов, то они в глубокой печали поднимались по лестнице дома № 109 и дошли до второго этажа, когда ощутили необычный запах жареного; по мере того как они поднимались, запах усиливался; оказавшись на площадке перед своей квартирой, они обнаружили, что запах исходил оттуда. Они поспешили открыть дверь, поскольку, не оставив в доме кухарки, не могли понять этих кулинарных приготовлений. Запах шел из мастерской.

Ворвавшись в мастерскую, они услышали, как в печке что-то жарится и увидели валивший оттуда дым. Александр распахнул дверцу и нашел Газель, перевернутую на спину на раскаленном докрасна железном листе: она варилась на пару в своем панцире.

Жак II свершил месть, завещанную Жаком I.

Принимая во внимание побудительные мотивы поступка Жака II, его простили и отослали к хозяину.

XV

КАК ТОНИ ЖОАННО, НЕ ИМЕЯ ДОСТАТОЧНО ДРОВ НА ЗИМУ, ОБЗАВЕЛСЯ КОШКОЙ И КАК, КОГДА ЭТА КОШКА УМЕРЛА, ЖАК II ОТМОРОЗИЛ СЕБЕ ХВОСТ

Спустя некоторое время после описанных нами событий внезапно наступила зима, и каждый стал устраиваться в соответствии со своим достатком или своей предусмотрительностью так, чтобы провести эту пору как можно уютнее. Однако Матьё Ленсберг обещал в этом году не слишком суровую зиму, и многие плохо заполнили свой дровяной сарай; в их числе оказался и Тони Жоанно — оттого ли, что поверил в предсказания Матьё Ленсберга, или же совершенно по другой причине (углубляться в нее нам не позволяет скромность). В результате этой оплошности остроумный иллюстратор «Короля Богемии и его семи замков», отправившись 15 января за поленом, чтобы положить его в печку, заметил, что если он будет по-прежнему топить одновременно в своей мастерской и в спальне, топлива ему хватит не больше чем на две недели.

К тому же уже неделю как по каналу катались на коньках, на реке появился лед, как во времена Юлиана Отступника, и г-н Араго, не соглашаясь с каноником от святого Варфоломея, объявил с высот Обсерватории, что холод, уже достигший 15 градусов, будет усиливаться до 23; это всего на шесть градусов меньше мороза, какой был во время отступления из Москвы. И, поскольку прошлое служит примером будущему, все начали думать, что прав г-н Араго и что Матьё Ленсберг один раз мог случайно ошибиться.

Тони вышел из дровяного сарая, поглощенный только что обретенной им печальной уверенностью: он должен выбирать, когда ему мерзнуть — днем или ночью. Однако, глубоко поразмыслив, прописывая при этом до мелочей картину «Адмирал Колиньи, повешенный на Монфоконе», он, как ему показалось, нашел способ все уладить — перенести свою постель из спальни в мастерскую. Ну а Жака II вполне устроит сложенная вчетверо медвежья шкура. В тот же вечер совершились два переезда, и Тони заснул, убаюканный приятным теплом и поздравляя себя с тем, что Небо наделило его столь богатым и изобретательным воображением.

Проснувшись на следующее утро, Тони некоторое время не мог понять, где он находится, затем узнал свою мастерскую и взгляд его, направляемый отцовской заботой художника о своем творении, обратился к мольберту; Жак II сидел на спинке стула, как раз на высоте картины и в пределах ее досягаемости. Сначала Тони показалось, что умное животное, постоянно созерцая живопись, решительно сделалось знатоком ее и что оно, рассматривая картину вблизи, восхищается тонкостью выполнения. Но вскоре Тони заметил, что впал в глубочайшее заблуждение: Жак II обожал свинцовые белила; когда картина, изображавшая Колиньи, была почти закончена и Тони прописал все светлые места этой краской, Жак слизал ее везде, где только смог.

Тони соскочил с кровати, а Жак — со своего стула, но было слишком поздно: все места, написанные белилами, были вылизаны до холста, и таким образом труп адмирала оказался съеденным; остались виселица и веревка, но повешенный исчез.