|
Потом в этом же сне два стража в милицейских фуражках, в хитонах и сандалиях на босу ногу провели его, Филимонова, куда-то в одежде, похожей не то на саван, не то на смирительную рубаху. Повели, повели и привели его в дом с колоннами, на котором висела вывеска «ЖЭК». Древнегреческий управдом в кепочке из льна и набедренной повязке достал домовую книгу и вычеркнул из нее Филимонова. Потом Филимонов во сне брел по улице в венке из чертополоха… Все расступались перед ним, и он брел к городским воротам, которые были закрыты на засов. Греческие ремесленники, тоже в тогах, но подпоясанных ремнями с пряжкой ПТУ, пробивают в стене узенький лаз. Филимонов ввинтился в этот лаз… Перед ним лежала темная степь… Он оглянулся — ремесленники заложили за ним в дыре последнюю щель. Филимонов остался в темноте… И зарыдал…
— Что с тобой? — Бабушка тряхнула его за плечо. — Что с тобой, детка? — Что?! — Антон вскочил. — Да что ты? — Греки… — сказал он. — Какие греки? Господи, до чего довели ребенка эти спортивные страсти! Бабушка открыла окно — и вплыла Витина музыка. Она вплыла вместе с ветром, сама такая же ласковая, как ветер. Антон потер лоб… Вздохнул… Жуткий какой сон… Хорошо, что он не в Древней Греции… Хорошо, что только приснилось… А для кого играла Вита? Может, для всех, кто сейчас устал, кто перестал быть самим собой или стал самим собой… Вита играла долго, так долго, что ее никто уже не слышал. Потому что все уже спали. Спали олимпийские тигры. То есть какие еще там тигры — пока еще тигрята. А в будущем не тигры, а Тиграны Петросяны, будущие львы, ну не львы, а Львы Оборины, Львы Яшины, Майи Плисецкие… Спали те, кто был убежден, что в Олимпийских играх важно не только участвовать, но и побеждать. И спали те, кто был убежден, что в Олимпийских играх важно не только побеждать, но и участвовать… |
