Эль-Кадур был человек предусмотрительный и запасливый, он всегда носил с собой, в необъятных карманах своей широкой одежды, разные мелочи, которые могли пригодиться в случае нужды. Достав из кармана длинную полосу тонкого полотна, он смочил ее маслом, которое оказалось в одном из кувшинов, потом вынул осторожно из раны осколок и перевязал ее полотном. После всего этого взял раненую за руку и назвал ее по имени.

— Это ты, мой верный Эль-Кадур? — вдруг произнесла молодая девушка слабым голосом, с трудом открыв глаза и взглянув на склонившегося над ней араба.

— Слава Творцу мира, госпожа моя жива! — вскричал араб, быстро выпрямляясь. — О, падрона, я думал, что ты уж умерла!

— Что такое случилось, Эль-Кадур? — продолжала молодая девушка, приподнимая голову. — Я ничего не помню… Где это мы? Как здесь темно… А над головой как бы гул пушек… Да где же это я?

— В подземелье, падрона, в гарнизонном складе, здесь полная безопасность от турецких ядер.

— От турецких ядер?.. Ах, теперь я все вспомнила! — вскричала герцогиня, стараясь подняться на ноги, при чем ее большие черные глаза так и запылали отвагой, хотя прекрасное лицо было бледно, как смерть. — Фамагуста пала?

— Нет еще, падрона.

— А я здесь, «в безопасности», как ты говоришь, в то время, когда мои сотоварищи бьются с неверными!

— Ведь ты ранена, падрона, и…

— Ранена?.. Да, правда, я чувствую острую боль в груди.. Чем меня ранило: пулей, осколком или, быть может, турецкой кривой саблей? — Этого не могу припомнить.

— Тебя ранило железным осколком и сильно ушибло камнем при взрыве, падрона.

— Боже, какой страшный шум!.. Что там теперь делается?

— Турки берут бастион св. Марка приступом. Герцогиня побледнела еще больше.

— Значит, город погиб? — дрожащим голосом продолжала она свои расспросы.

— Вероятно, еще нет, — отвечал араб, прислушиваясь. — Колубрины св. Марка продолжают свое дело.

— Мой добрый Эль-Кадур, пойди, посмотри, в каком положении дело, — попросила молодая девушка.

— А как же я оставлю тебя одну, падрона?

— Ты можешь быть полезнее на стене, чем здесь. Иди, пожалуйста.

— Нет, падрона, я не решусь покинуть тебя здесь…

— А я тебе говорю, иди! — внезапно зазвеневшим повелительным голосом вскричала герцогиня. — Ступай, или я пойду сама, хотя бы мне и пришлось умереть на полпути. Я чувствую, что едва держусь на ногах, но все-таки пойду, если отказываешься ты.

Араб низко склонил голову, чтобы скрыть брызнувшие у него из глаз слезы, потом выхватил из-за пояса ятаган и бросился вон из подземелья.

— Да сохранит меня Бог христиан, чтобы я мог спасти свою госпожу! — прошептал он на ходу.

Кровавая ночь.

Фамагуста вся теперь была охвачена кольцом огня и железа, все более и более стягивавшемся вокруг нее, чтобы, наконец, задушить ее. Как мы уже говорили, вся сила приступа была направлена на бастион св. Марка, все еще храбро защищаемый доблестными воинами и добровольцами, решившимися отстаивать эту твердыню до последней возможности.

Янычары, хотя и потерпели уже значительный урон, усеяв равнину грудами трупов, с непоколебимой твердостью продолжали путь к намеченной цели, мгновенно смыкая свои ряда над выбывшими из строя. Ценой многочисленных жертв достигнув полусокрушенных уже откосов бастиона св. Марка, они мужественно лезли вверх под огнем мушкетеров, между тем как албанцы, нерегулярные отряды малоазиатов и диких сынов Аравии подступали к остальным укреплениям, которые турки решили взять одновременно с главным пунктом фамагустских твердынь.