|
Искали день, другой, третий. Искать надо было здесь, в этих вот местах, только здесь: если идти вверх по течению, то брод отыщешь скорее, но тогда дашь такого крюку, что, пожалуй, никогда и не увидишь Зимнего озера. Да, здесь, только здесь.
Брода не было. Была зловещая стремнина. И стук гальки, как стук костей. Неустанный, вприскочку бег воды. И всплески ее, и рокот. На девятый день они сдались. Прутики ивы корчились в костерках. Жалкие, тоненькие, окоченелые прутики. — Ивовый венок… Ивовый венок… Что он такое шепчет, матрос Хепберн, тупо глядя на огонь? — «Ивовый венок сплела я»… — Хепберн поднял голову. Посмотрел на Ричардсона: — Сэр, помните? И доктор понял: старинная песня, ее поют простолюдины — «Ивовый венок сплела я»: ивовый венок — символ несчастной любви. Уж не рехнулся ли матрос? — Как же, как же… — рассеянно отвечает доктор. Франклин и Бек жуют мох. Реполовы, малые птахи, осыпают непогребенных мхом. Так верили прадеды. Реполовы? Нет здесь реполовов. Непогребенных осыплет метель. Они жуют мох. «Ивовый венок…» — твердит матрос Хепберн, сгибая и разгибая лозинку. Он протягивает ее Франклину. — Что такое, Хепберн? — Плот, сэр. — Плот? А-а… Плот? Да-да! Молодчина! Плот! В потемках, во мгле они срезают ножами иву. В потемках, во мгле плетут, плетут плот… Хоть бы один перебрался с канатом на другой берег. И тогда остальные, держась за канат, переправятся на другой берег… Но хилый плот притонул, как решето. И зачем только вспомнилась Хепберну старинная песенка?! Песенка про ивовый венок — символ несчастной любви. Коппермайн всплескивает, слышен стук гальки, звон воды. И падает наискось снег, торопится вслед за быстриной. — Михель, — тормошит Ричардсон. — Михель, Хепберн… Индеец и матрос придвигаются к доктору. Он что-то шепчет им. Ага, у доктора простой план, очень простой. — Ничего не получится, доктор, — возражает Хепберн. — Канат! — приказывает Ричардсон. — Но… — Канат… Матрос и индеец обвязывают Ричардсона канатом. — Крепче. Так. Еще разок. И Ричардсон входит в воду, ломая с хрустом прибрежный лед. Ричардсон плывет на боку, скоро и часто выбрасывая руки, а Хепберн стравливает канат. Франклин и Худ, поддерживая друг друга, стоят на берегу. Штурман Бек опирается на палку. И проводники тоже стоят на берегу. Сухо и четко, как кости, стучит галька, стеклянно и злобно звенит вода. — Господи, помоги ему, — шепчет Франклин.
Глава 10. ДВА УБИЙСТВА
Пьер упал. Он мертв, челюсть отвисла, в черную глотку сеется снег. Запасные сапоги съедены. Буйволовый плащ мичмана Худа короче шотландской юбки: от плаща отрывали кусок за куском, рубили лапшой — жевали, жевали, жевали. И еще один вояжер падает в снег. Кто это? А-а, не все ли равно? Этот тоже счастливец — песню смерти поет ему метель, снег укрывает самым теплым, самым мягким саваном. Франклин слышит тяжелые удары барабана. Боже мой, да ведь это в Спилсби, это балаган мистера Уэлса! В балагане дрессированный слон. Нужен шиллинг, и — пожалуйте! — входите в балаган, леди и джентльмены. Один шиллинг… — Настоящий мужчина, — шепчет Франклин. — Понимаете, Роб? Настоящий мужчина… Отец скуп, ему жаль шиллинга. Но Джону так хочется увидеть дрессированного слона в балагане мистера Уэлса. |
