|
Но в последний миг я совсем рассудок потерял и выстрелил аж три раза. Меня выгнали из армии и посадили в тюрьму. Там я свел знакомство с братом Манилы. А потом и с ней самой – когда она явилась его проведать. У меня к тому времени из близких уже никого не осталось. Только одна Манила меня с внешним миром и связывала. Ну вот, пришел срок мне выходить, она и говорит: Сыта я по горло всеми этими мерзавцами-сутенерами. Мне нужен мужчина, который не знает страха.
Так я здесь и очутился. А художник? Что стало с художником? – спросила Мария да Виситасау. Однажды он навестил меня в тюрьме. В тот день я с трудом дышал и тоска смертная навалилась. Но стоило покойнику заговорить со мной – воздух сразу пошел в легкие. Он сказал: Знаешь? А я ведь нашел сына. У него отличное занятие – расписывает родильные дома. Это добрый знак, ответил я. Символ надежды. Очень хорошо, Эрбаль. Ты уже кое-что понимаешь в живописи. А потом? – спросила Мария да Виситасау. Он больше не возвращался? Нет, не возвращался, больше ни разу не возвращался, соврал Эрбаль. Как выразился бы доктор Да Барка, он растворился в Вечном Безразличии. Глаза у Марии да Виситасау блестели. Она уже успела научиться не давать воли слезам, но таить свои чувства еще не умела. Посмотри, как светятся камелии за дождевой завесой, сказал художник Эрбалю на ухо. Подари ей карандаш! Подари этой смуглянке карандаш! Бери, я тебе его дарю, сказал Эрбаль, протягивая ей карандаш. Но… Возьми, сделай милость. Манила, как обычно, похлопала в ладоши и распахнула дверь заведения. Снаружи уже ожидал какой-то клиент. Этот тип был у нас и вчера, сказал Эрбаль изменившимся голосом. Голосом охранника: Нелегко тебе придется, девочка! Он влюбился, сказала она насмешливо. Сказал, что журналист. И у него теперь депрессия. Журналист с депрессией? Голос Эрбаля звучал брезгливо. Будь осторожней. Пусть сначала заплатит – и только потом в постель. Куда ты? – удивленно спросила его Манила. Выгляну на улицу. Воздуха глотнуть. Оденься! Да я только на минутку. Эрбаль прислонился к дверному косяку. Среди ветреного и дождливого ночного мрака с унылым бесстыдством мерцала неоновая валькирия. Собака с автомобильной свалки облаивала нескончаемую вереницу фар. Монотонный скрежет зубила в темноте. Эрбаль почувствовал, что задыхается, и ему захотелось, чтобы порыв ветра проник к нему в грудь и наполнил ее. На песчаной дорожке, ведущей к шоссе, он наконец-то увидел ее. Смерть в белых туфельках. По привычке он поднял руку к уху, чтобы схватить плотницкий карандаш. Что ж, иди сюда, подлая, ничего у меня больше нет! Почему она молчит? Почему не проклинает потаскуху Жизнь и веселого аккордеониста, который увел у нее сестру? Эй, Эрбаль, сказала Манила, накидывая на плечи черную кружевную шаль. Чего ты там делаешь один, как бездомный пес? Фантомная боль, процедил он сквозь зубы. Что ты сказал, Эрбаль? Ничего. |
