Но после очередной остановки женщина мрачнеет.

Дальше по трассе. Еще одна остановка, и женщина в ярости отпихивает мальчишку-заправщика. Она кричит.

Один из мужчин в пурпурном невозмутимо берет ее под руку и тихо говорит что-то. Женщина смотрит на него, в его лицо, под которым под маской вежливости прячется исступленная страсть. Она видит это в его глазах, чувствует это в нем.

Она успокаивается. Дает отвести себя к машине, и колонна разворачивается назад. На первом же перекрестке съезжают с трассы. Теперь едут местными дорогами. Небо светлеет справа.

А когда колонна в очередной раз останавливается у маленького кафе, женщина снова довольна. Она даже улыбается, ее пальцы нетерпеливо сплетаются и расплетаются, потирая кольца на руках, лаская холодноватые вершинки драгоценных камней.

Снова выезжают на широкое шоссе. Мчатся на север. Дорога то и дело поднимается и ныряет с холмов. Фонари погасли, небо отдалилось и стало выше – мутное покрывало далеко вверху.

Речушка, мост. На его ограждении свежая царапина и вмятина.

Поворот на странно знакомую дорожку. Впереди просека…

Колонна рассыпается. По две машины уходят вправо и влево, окружая лесок. Головная машина остается у начала просеки. С ней еще одна, шедшая в середине колонны. Эта осела сильнее других, словно в ней не двое или трое, а человек пять.

А две машины ползут вперед, теперь неспешно. Моторы едва урчат, их почти не слышно.

Машины ползут, пока не упираются в зад уазика, до боли знакомый. И модель, и… номер! Такой знакомый номер, но он уже позади. Четверо в плащах уже обходят «козленка». У всех есть оружие, но они его не достают. Зачем? Не понадобится. Человек в машине лежит уткнувшись в руль, спит, не замечая ничего. Но даже если бы и не спал, что бы это изменило?

Тот из них, который привык командовать, улыбается. Совершенно театрально облокачивается на заднюю дверцу и костяшками пальцев стучит в водительское стекло.

И в один тягучий, бесконечный ужасный миг я понимаю, что знаю этого человека, заснувшего за рулем. Это…

Я чувствую пальцы, холодные и онемевшие, зажатые между лбом и холодным рулем. И низ руля, давящий в грудь. Одна из его спиц под щекой. Прогнувшееся подо мной сиденье, призрачный запах бензина…

Тук-тук-тук!

Сердце захлебнулось дробью ударов, словно автомат очередью, я почувствовал эти судорожные толчки крови в висках, в ушах, за глазами. Я подскочил в кресле, пихнул руку под плащ к Курносому, разворачивая голову вбок, к стеклу.

Какой-то миг мне казалось, что он стоит там, – его рука, стучащая по окну…

Слишком далеко, не у стекла. И не человек – ветка. Всего лишь ветка, и вовсе она не похожа на руку. А в боковом зеркале лишь бок «козленка» и пустая просека.

Цак-цак-цак.

Стучало не сбоку, а впереди.

Я медленно повернул голову. По капоту гулял огромный ворон. Когти цокали по железу.

Я ударил по стеклу. Пошла вон, тварь! Пошла вон! Чуть не рехнулся из-за тебя!

Ворон поглядел на меня, склонив голову, и снова переступил лапками. Цак-цак.

Разжав ладонь, я с силой шлепнул по стеклу. На этот раз звук вышел громким, а удар пронзил замерзшую руку будто ледышку, чуть не разлетелась на крошечные осколки, но это было ничто по сравнению с той яростью, что душила меня. Пошла вон, дрянь! Пошел вон!

Ворон с достоинством выдержал паузу, косясь на меня черными бусинами глаз – не боюсь я тебя, сам улетаю, – и лишь потом побежал по капоту, подпрыгивая, выше и выше, пока наконец махи крыльев не подхватили его.

Неспешно хлопая, перелетел на ветку над машиной. Развернулся на ней и снова уставился на меня.

Цук-цук-цук – все звенело железо, чуть тише.

Несколько секунд я не мог понять, что это. Цук-цук-цук – никак не желая кончаться, только я никак не мог понять, откуда идет звук.