Изменить размер шрифта - +
Вопреки
     
     Ну конечно, я не смог застрелить женщину. Припорошенная штукатуркой, выбитой пулями над ее головой, дамочка все еще сидела у стены. Сбежать не

пыталась, уже хорошо. Это значит, что мы поговорим.
     Мы не виделись так давно, что я почти забыл, как она умеет смотреть на меня: долго, пронзительно, будто оценивая, достоин ли я быть рядом, не

стал ли хуже. Натыкаясь на ее взгляд, я чувствую себя куском сыра, который залежался в холодильнике. И теперь хозяину надо решить, что с этим куском

сделать — срезать плесень и использовать очищенную массу для приготовления пиццы или же просто выкинуть в мусорное ведро, да и всех проблем.
     Но когда она начинает улыбаться, наваждение исчезает без следа. Вот как сейчас.
     — Привет, Макс. Ты скучал?
     — Еще как. — И это правда, я всегда говорю ей только правду. Так уж повелось.
     — Все мертвы, да, Макс? Только ты и я, и больше никого? — Она чертовски привлекательна даже в оранжевом комбинезоне, даже с плечом, пробитым

моим ножом.
     Я с трудом заставляю себя не обращать внимания на игривый тон.
     — Что ты делаешь здесь? Ты ведь должна быть в Чернобыле-4!
     Верно, черт побери, должна быть. Как верно и то, что к своим долгам Снежная Королева всегда относилась с пренебрежением. Пообещать и тут же

забыть о том, что обещала, — вполне в ее стиле. Женщины так ветрены, говорят мне ее длинные ресницы и светлая челка, то и дело спадающая на глаза,

разве можно полагаться на слово красавицы, а, Макс?
     Нет. Нельзя. Я говорил себе это тысячу раз: Макс, оставь ее, забудь, она не доведет тебя до добра. Но разве можно отказаться от собственного

сердца? Разве можно лишить себя руки, даже если она болит и нестерпимо чешется?
     На лбу Королевы выступили капли пота.
     — Милана, я же просил тебя… Это очень опасно, я же мог тебя убить… Да кто угодно мог тебя убить… — Я сел рядом с ней и притронулся к ее светлым

волосам, пахнущим шампунем. Столько дней в Зоне, а они всё пахнут шампунем. И как ей это удается?
     — Я не могла. Я хотела. Я…
     Я не слышал ее оправданий. Я думал о том, что все, что ни случается, к лучшему. И уж если Хозяева Зоны хотели свести нас в лаборатории под

«Юпитером», то так тому и быть.
     — Хорошо выглядишь. Ярко.
     Она почему-то смутилась:
     — Мне выдали этот комбинезон. Я в нем похожа на гиппопотама.
     — Ну что ты наговариваешь на себя? Ты же знаешь, тебе все к лицу. Миля, тебя даже драная фуфайка не испортит.
     Поморщилась — до сих пор не любит, когда ее называет Милей кто-нибудь, кроме отца.
     Я помню, как вернулся домой после двух лет в банановом раю. Худой, злой, я два дня просидел на кухне, пялясь в рекламу по ящику и глуша с отцом

перцовку. Батя так и сказал матери: «Надо». И мать без разговоров трижды бегала в магазин за выпивкой и маринованными огурцами. Люблю, знаете ли,

под это дело похрустеть корнишончиками. Чтоб, значит, с пупырышками и зеленые, как крокодил Гена с бодуна.
     А потом мне надоело пить, и я отправился на прогулку — подышать выбросами завода, на котором раньше тратили свою жизнь мои родители.
Быстрый переход