— Не скрою, мне было приятно встретить здесь красавицу гречанку, — сказал сборщик податей, глядя на Каллисфению, которая тут же решила сыграть роль скромной и милой девушки. — Не ты ли послужила моделью для мраморной скульптуры, которая украшает этот богатый буддийский храм?

— Я рада, что скульптор смог увековечить мои лик, — рассмеялась Каллисфения.

Улыбка, озарившая ее красивое лицо, была так хороша, что сборщик податей не устоял и тут же предложил ей покинуть Тармиту и вместе с ним отправиться в Капису.

— Ты достойна лучшей доли, — сказал он Каллисфении. — Быть натурщицей у скульптора может каждый, а придворной дамой может быть только очень достойная госпожа. Я уверен, что ты очень скоро станешь придворной дамой при дворе кушанского царя, но для этого ты должна покинуть Тармиту.

Каллисфения нисколько не удивилась и нисколько не смутилась. Она тут же решила скрыть свое недостойное происхождение. Ее родители погибли в цепях рабства. Сохраняя на лице кротость и простодушие, она сказала:

— Я польщена, прекрасный господин. Но род мой не очень знатный. Мой отец был чиновником, а после его смерти меня взял в свою семью почтенный дядюшка, переписчик, который и отпустил меня на время со скульптором Феофилом, добрым знакомым нашей семьи.

Она так быстро и складно придумала свою новую историю, что и сама удивилась тому, как все хорошо получилось.

— Мой дядюшка в Александрии, и если я отправлюсь в Капису, то я пошлю ему письмо с проезжим купцом. Я надеюсь, что он не рассердится и позволит мне отлучиться в Капису. Я согласна, мой господин. Только надо это сделать тайно от скульптора Феофила. Ведь он отвечает за меня перед дядюшкой и очень огорчится, когда узнает о моем отъезде.

— Отлично, — сказал сборщик податей. — Будь готова к отъезду и жди меня возле лавок ювелиров завтра в полдень. Перед тем как покинуть Тармиту, я хочу купить для тебя золотые украшения. Здешние ювелиры очень искусны. Эти украшения пригодятся тебе и во дворце Каписы.

Каллисфения ничего не сказала Феофилу о встрече со сборщиком податей. Но лицо ее сияло таким счастьем, что Феофил залюбовался ею и сказал:

— Наконец-то я вижу тебя в добром настроении, Каллисфения!

Утром следующего дня Каллисфения попросила Феофила позволить ей отдохнуть денек и заняться барельефом, для которого были приглашены юноши и девушки Тармиты. Феофил согласился, и Каллисфения была свободна. В полдень она надела свои лучший наряд, взяла золотые украшения, купленные ей Феофилом, и, оставив несколько строк на клочке пергамента, пошла в торговые ряды к лавкам ювелиров. Сборщик податей ждал ее и тотчас же повел к знаменитому ювелиру, где Каллисфения купила себе самые дорогие, самые красивые серьги, браслеты и перстни.

Они покинули Тармиту в жаркий час дня, когда большая часть людей отдыхала и улицы были пустынны. Караван сборщика податей охранялся большим отрядом вооруженных копьями воинов и производил внушительное впечатление. Каллисфении было жаль, что Феофил не видит, с каким почетом ее усадили в нарядное седло двугорбого верблюда, под белоснежным зонтиком, сделанным из лучшей хлопковой ткани. Рядом шел верблюд сборщика податей, за ним следовали слуги и целый отряд воинов. Сборщик податей, бывалый путешественник, знал, как сделать свое путешествие в пустыне удобным и не очень утомительным. Каллисфения принялась за роль знатной дамы.

В этот день Феофил отлично поработал над сложной композицией барельефа и только на закате захотел увидеть Каллисфению. В доме, где она жила, на маленьком столике с ящичком для украшений он увидел обрывок пергамента с несколькими строками на греческом языке.