Постучав, дверь отворяет Тевуртий.

— Знал, что так и будет. Тебе еще нужно время? Посланник готов подождать, усадил его пить чай.

— Еще полчасика, — виновато улыбается она. — А можно… перезаписать? У вас есть что-то похожее?

— Потерпи немного, Леон скоро сам приедет. — Тевуртий подходит, показывает, какие кнопки нажимать, и удаляется.

Но прежде чем записывать послание, она умывается — не стоит ему видеть ее зареванное лицо, пусть это и слезы счастья, причесывается, переодевается, а потом долго думает, что же сказать. Так много хочется сказать, а когда до дела доходит, слова пропадают.

На том же листке, где записывала сон, она набрасывает план послания, ругает себя за нерешительность, наводит проектор на диван, включает, садится, приглаживая блузку.

— Привет, Леон! Не представляешь, как рада тебя видеть! — Плотину прорывает, и Элисса без стеснения говорит, говорит, говорит — о том, как скучала, как переживала, как счастлива, что все у Леона получилось, и лишь в конце, погрустнев, рассказывает про сны, заранее извинившись за то, что, возможно, это неважно и лишь ее страхи.

На все про все уходит пятнадцать минут. Пересматривать запись Элисса не решается, выходит в кухню, где Тевуртий разговаривает с крепким мужчиной, сидящим спиной, который внимательно слушает и кивает.

Завидев Элиссу, Тевуртий велит гостю не оборачиваться, а ей делает знак, чтоб уходила. Она напоминает себе, что посторонние ее видеть не должны, кладет проектор на холодильник и возвращ