«Ну, теперь будет дело», - решил Леха, узнав о том, что Иллур вошел в совет, решавший судьбу народа вместе с царем Скифии. И не ошибся.

    Иллур, до того появлявшийся в совете лишь изредка, заменяя отца, немедленно начал мутить воду. Он призывал всех скифов объединиться для нового великого похода, чтобы память предков, перед которыми в древности склонялись далекие Мидия, Сирия и даже Палестина, вновь стала явью. Он внушал им, что копыта скифских коней снова могут топтать берега далекого моря. Но, начать нужно с близкого. С того, чтобы взять под свой контроль весь благодатный полуостров, прогнав с него жадных до чужих богатств греков вместе с их союзниками.

    Царь и старейшины, уже много лет привыкшие жить в относительном покое на полуострове, где удобно обороняться от внешних врагов, и не помышлявшие о расширении скифских владений до прежних границ, пришли в трепет. Ведь Иллур предлагал заново покорить огромные территории, от Персии до Византия, вокруг ближнего моря и вглубь от его берегов. Снова дойти до самого Истра, [11] где еще теплились отдельные скифские поселения. А может быть, и двинуться дальше.

    С тех пор, когда все это принадлежало грозным скифам, кочевая империя сильно уменьшилась в размерах. В их руках остался лишь Крым, да и то не весь, а сверх того часть земель в дельте Борисфена. [12] Скифы стали оседлыми, развили в Крыму ремесла, освоили морскую торговлю. Среди них народилось немало кузнецов, оружейников, золотых дел мастеров и ювелиров, поделкам которых дивились даже видавшие виды заезжие мастера из греческих полисов. [13] А их здесь крутилось немало.

    Недавние кочевники, еще вчера не мыслившие себе существования без коня и вольных степей, научились строить корабли и большие города. Чего стоила только столица - не так давно возникший Неаполь Скифский, [14] хорошо укрепленный город, где царь и многие из скифских вождей обитали не в юртах, а во вполне «современных» домах, устроенных на греческий манер с портиками и колоннами. Им комфортно жилось здесь и совсем не хотелось сниматься с обжитого места только для того, чтобы возродить память предков и снова испытать ужасы затяжной войны. Но старейшины были скифами по рождению, они слушали Иллура, и его горячие речи находили в их заснувших сердцах отклик. Слушал его и царь Палак. И скоро в воздухе запахло грозой.

    Сам Леха на жизнь не жаловался. Оказавшись каким-то чудом в этом времени вместе со своим другом по имени Федор Чайка, он быстро здесь приспособился. Первые дни вспоминались, конечно, с ужасом - унесенные в море на утлой лодчонке, они оба угодили в плен к карфагенянам, приплывавшим в Крым по торговым делам. Сначала заезжие африканцы, не разобравшись, намяли им бока - не без вреда для себя, конечно, не зря же рядовой Леха Ларин и сержант Федор Чайка только что отслужили срочную в морской пехоте.