Истосковавшийся Филипп был допущен Изабеллой к ложу только под утро, ибо, как сообщила ему вечером герцогиня, мягко, но непреклонно отстраняясь от поцелуя, «добрые дела вершатся отнюдь не в полночь, но после третьих петухов, монсеньор». Изабелла, одетая в целомудренное льняное платье времен первого крестового похода, протянула Филиппу давешнюю серебряную чашу – тяжелую, теплую, пахучую – и прошептала: «Пейте половину». В чаше было терпкое красное вино с ароматом жидкости из дымчато‑серого флакона. Филипп выпил. Вторую половину выпила Изабелла.

8

Вот такое случалось в жизни Филиппа действительно один раз.

9

Через месяц румяная от мороза и смущения Изабелла сообщила Филиппу, что она, кажется, беременна. После всех «Не может быть!», «Повтори ещё раз», «Я‑люблю‑тебя‑люблю‑тебя‑я‑тебя‑безумно‑люблю» Филипп подцепил на мизинец нечаянную слезу и севшим голосом попросил:

– Теперь расскажи мне то, чего я жду уже полгода.

– Нет, – твердо ответила Изабелла. – Ещё не время.

Когда спустя восемь месяцев, на излёте лета 1433 года, младенец мужеского пола был омыт в купели и крещён Карлом в честь несравненного Шарлемана, Филипп, пьяный вдрабадан от счастья, вина, бессчетных поздравлений и фимиама, подхватил на руки полегчавшую на десять фунтов (казалось – на сто) Изабеллу и прошептал: «Расскажи, расскажи, расскажи…»

– Что‑что? – переспросила Изабелла.

– Ничего, – ответил Филипп, который вдруг осознал, что подаренное ему Богом чудо – крохотный Карл – не нуждается для него ни в каких гностических оправданиях. Более того, объяснить приход Карла в мир означает превратить чудо в ничто.

Глава 2.

Гранада

– Братец, – сказал Юбер, обращаясь к Реньо, – что же ты не весел, хоть утром мы с тобою помирились?

– Так что‑то, – ответил Реньо.

Алоизиюс Бертран

1

Конь его был бел, попона черна, в переметной суме, окрашенные темным багрянцем заскорузлой крови, безмолвствовали четыре головы.

Жаркое солнечное сияние, роща затоплена золотым золотом света, зеленым золотом смоковниц, Магома из рода Зегресов, алькайд Велеса Красного, видит христианку.

Почуяв сытный дух, исходящий от христианки, чьё терпкое имя – Гибор – холодным ручьем омывает её мраморные щиколотки, Джибрил рвет тонкую цепь, которой длина двадцать локтей, которой конец у седла Магомы.

Джибрил – пес с магнетическим взглядом, под которым издыхают серны и млеют жены Абенсеррахов, его не остановить, Магома молчит, наблюдая пятнистый лёт пса сквозь тени смоковничной рощи.

Джибрил опрокинул христианку и собрался восторжествовать над нею.

Языками черного пламени полыхнули освобожденные волосы Гибор, заколка впилась в магнетический глаз, острие, предваренное спорой струйкой крови, выскользнуло из затылка умерщвленного пса.

В горячем воздухе обмякшее тело напрягает тонкую цепь, которой конец в руке Гибор, поднявшейся, простоволосой.

Магома любит отроков, чьи зады как зеленые дыньки, Магома любит свою симитарру, чей изгиб как лебединая шея. Христианка ни в чём не отрок, христианка во всём симитарра. Магома, лихо подцепив острием пики красноутробную смокву, галантно преподносит её христианке.

Гибор нуждается в подношении.

– Я хотела набрать смокв, но твой пес помешал мне.