|
Я уже начал подозревать, что Мэделин ему не очень нравится. Нет, ничего подобного, конечно, он не говорил – мне, во всяком случае, – но я ощущал эдакую крошечную враждебность. У них было очень мало общего, понимаете ли, а в Мэделин имелась некая простота, некая наивность, которая Тони, мне кажется, донимала. Быть может, он считал, что она показная. Это и стояло за его шуточкой про то, что ей нравится церковная музыка: он с большим подозрением относился к этой ее стороне, не велся на нее, хотя, с моей точки зрения, в ней это как раз больше всего и привлекало. Такая ненавязчивая, добродушная религиозность, что проявлялась в общей готовности быть доброй и думать о людях только хорошее (не то чтобы такое от нее перепадало мне). Я вспомнил, как мы зашли к Сэмсону последний раз и Тони рассказывал о своем отце – тот скончался пару лет назад.
– Я вам так соболезную, – сказала тогда Мэделин. – Какой это ужас – вот так потерять родителя, так рано. – Бессмыслица какая-то, да? Вот так вот наобум. – Но знаете. – И тут она прямо-таки дотронулась до его руки, а я с восхищением смотрел на них. – Самое важное здесь – умереть с достоинством. Смерть может быть нежной, спокойной, даже красивой. И если мы покинем эту жизнь с достоинством, о чем тут жалеть? – Вернее не скажешь, – сказал Тони. – От чего умер ваш отец? – Гангрена мошонки. Поэтому Тони – отнюдь не лучший кандидат, кому я мог поверять свои отношения с Мэделин, но, с другой стороны, кто еще у меня был? В том, что касалось эмоциональной политики, другие члены группы были – и это очень мягко сказано – незамысловаты. А прожив больше года в Лондоне, я так и не завел себе каких-то других друзей. Разве не красноречиво это характеризует сам город? Я жил в стеснительной физической близости от своих соседей по многоквартирному дому; слышал через стены, как они швыряют пос Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию
|
