– Их же могли убить тогда, во время нападения на штаб-квартиру!

– Нет, не могли. Однако то, что Джеми сумел открыть портал, оказалось весьма кстати. Шейлиреар рассчитывал на это, но в противном случае ему бы пришлось выкручиваться самому, а это вызвало бы подозрения – хотя бы у самого мальчишки. Впрочем, всё прошло гладко.

Таша смолкла, хватая губами воздух.

Всё прошло гладко…

Штаб-квартира, сгоревшая так вовремя. Джеми, упавший ровно на её пути. Герланд, который обо всём знал, король, который кажется ей до боли знакомым…

…голос, который она впервые слышит наяву – не изменённым магией, не искажённым сюрреалистичной дымкой сна…

Тариша. Та-ри-ша. Таша.

Шейлиреар. Шей-ли-ре-ар.

Ли-ре-ар…

Богиня. И почему умные мысли всегда приходят в голову слишком поздно? Глупая, глупая, глупая девочка, своей рукой захлопнувшая собственную клетку…

Глядя в серые, очень светлые глаза короля, Таша сделала шаг назад. И ещё один.

…не так очевидно, как ты думаешь…

– Ты, – выдохнула она.

Дверной замок щёлкнул сам собой, отрезая путь к отступлению.

– Герланд, – не отводя взгляда, сказал Лиар, – кажется, наш разговор придётся завершить в следующий раз.

Вскинув ладонь к лицу, принюхался и поморщился.

Сон-трава. Треклятая сон-трава, казалось, въелась в кожу. От навязчивого мутного запаха болела голова: он не оставлял старика ни днём, ни ночью.

Взглянув на запертую дверь, темневшую на противоположной стене кабинета, Альдрем покачал головой.

…он никогда не осуждал своего господина. Он был недостоин его осуждать. Он понимал это, как понимал его – всегда. Понимал и принимал: вот уже две с половиной сотни лет.

Именно поэтому он до сих пор жив.

Старый слуга не то чтобы очень ценил свою жизнь. Просто он настолько привык к ней, что расставаться с этой привычкой было бы немного жаль. Впрочем, нельзя сказать, чтобы должность его напрягала. Ему доставляло искреннее удовольствие иметь дело со столь великой личностью и столь изощрённым умом.

Девочку вот только жаль. Девочку, и её сестру, и мальчишек, которых во всё это ввязали…

Вздохнув, Альдрем направился к выходу из кабинета, а там – в свою комнату, где ждали его старое уютное кресло, плед и тёплый чайник.

…да, порой трудно было верить в это, но он всегда знал, что они ведут сражение не ради войны, а ради мира. Не ради смерти, а ради жизни. Не ради того, чтобы выжить, а ради того, чтобы счастливо жили другие: все, чьим хранителем когда-то назначили светлоглазого мальчишку, родившегося в очень тёмные времена.

Радость и проклятие – быть Возлюбленным Богиней. Служить ей и её творениям, пока бьётся сердце, которое будет биться вечно. И пусть порой кажется, что давно забыто всё, чему когда-то учили шестерых отчаянных детей, и всё хорошее и доброе давно погребено под коркой льда, забыто, разбито, растоптано, – нужно лишь помнить, что всё зло, которое кому-то причинили, в итоге обернётся благом.

Ведь амадэи – Возлюбленные Богиней. Посланники её, наместники и орудия.

А что ни делает Богиня, всё к лучшему…

Стекло тут же потухло, отражая то, как девушка пятится сквозь вязкую тьму запертой комнаты – пытаясь поверить своим глазам, своим ушам, своей догадке.

– Это ты, – повторила она. – Это всё время был ты…

– Я следил за Мариэль с тех пор, как она сбежала из дворца.