Оцепенев от бестактной полицейской формулировки, Миллер еле выдавил из себя:

— Кого вы имеете в виду, говоря о «моих людях»?

— Сэр, я не намерен праздно препираться с вами. Под «вашими людьми» я имею в виду ваших людей, и точка, — глядя на Миллера беспощадными глазами, отчеканил Каммингс.

— Мистер Каммингс, вы забываете, что я — представитель великой державы... — начал, задыхаясь от гнева, Миллер. — Министерство иностранных дел...

— Господин генерал, — не затрудняя себя особой вежливостью, перебил полицейский, — мы, полицейские, не занимаемся политикой. Должен констатировать, что белые офицеры ведут себя здесь, как дикари, хотя, может быть, в этом виноваты большевики. Должен вас огорчить, но ничего подобного я не могу сказать про русских, которые служат в советских миссиях, учреждениях и делегациях!

Миллер сказал почти жалобно:

— Но в чем ваши претензии, господин инспектор?

— Мы долго терпели всякие безобразия со стороны ваших эмигрантов и старались ничего не замечать, пока они ограничивались незаконными махинациями, торговлей своими женами и дочерьми, воровством, мошенничеством, валютными спекуляциями, мелким разбоем и организованными хищениями, — невозмутимо перечислил Каммингс.

— А что же еще? — пролепетал Миллер.

Инспектор сказал насмешливо:

— Вчера они пошли гораздо дальше. Один из ваших людей совершил налет на контору «Закупсбыт Лимитед» и застрелил молодую женщину, дочь видного эмигрантского деятеля, профессора Яблочкина...

Миллер побагровел:

— Я протестую! Как вы смеете утверждать, что это был один из моих людей?!

Полицейский и бровью не повел.

— Господин генерал, я должен вас предупредить, что согласно законам Великобритании, все, сказанное вами сейчас, на суде может быть использовано против вас! Поймите, сэр, я говорю с вами в настоящий момент неофициально... И советую вам оставить протесты при себе.

— Но что же делать?

Англичанин пожал плечами:

— Надо сказать: «Не знаю». Иначе, когда мы его найдем, ваше дело будет совсем плохо...

— Но я действительно ничего не знаю! — испуганно, растерянно пробормотал Миллер.

Инспектор Каммингс посмотрел на него оценивающим взглядом старого сыщика и усмехнулся:

— Мы не знаем пока его имени и не знаем, где он скрывается. Но приметы известны, и по этим приметам мы его найдем. Королевским судьей уже подписан указ о заключении его в тюрьму, и по английским законам каждый, кому что— то известно о скрывающемся преступнике, обязан сообщить об этом властям. Вас это тоже касается...

Миллер смущенно развел руками:

— Я ничего не знаю...

— Подумайте, подумайте, господин генерал, и позвольте откланяться...

Инспектор четко повернулся и направился к дверям. Миллер неуверенным шагом проводил его и потерянно побрел в свой кабинет. Тихо повторяя: «Боже мой, боже мой, за что все это?», он вошел в заднюю комнату за кабинетом.

Там, в обществе Марушевского, обедал Севрюков. Он жадно хватал пищу руками, чавкал, с бульканьем пил.

И Марушевский, и Севрюков одновременно повернулись к Миллеру:

— Что?!

Миллер тяжело опустился в кресло.

— Вы, Севрюков, идиот. Оказывается, вы неслыханный, бесповоротный идиот...

Марушевский мрачно усмехнулся:

— Разве вы не были знакомы раньше?

Миллер повернулся к бывшему прапорщику:

— Скажите, Севрюков, зачем вы убили эту женщину? Мы вам разве велели кого— нибудь убивать в «Закупсбыте»?

Севрюков отодвинул пустую тарелку, погладил брюхо, сыто отрыгнул:

— Вы мне велели их припугнуть как следует.