— Пойдемте, Джин.

Он провел гостя в большое помещение, где, по-видимому, не только работали, но и жили. Огромный стол был придвинут к панорамному окну, из которого открывался вид на всю мусорную империю. Сбоку виднелась спальня, и Бонд отметил, что постель в ней не убрана, однако Хайдт быстро закрыл дверь и жестом пригласил его в другой угол, к дивану с кофейным столиком.

— Выпьете?

— Скотч. Односолодовый.

— «Окентошен» подойдет?

Бонд знал эту винокурню, расположенную неподалеку от Глазго.

— Вполне. Воды чуть-чуть.

Хайдт щедрой рукой плеснул виски, добавил воды и протянул партнеру. Себе он налил «Констанции» — медвяно-сладкого южноафриканского вина, которое обожал Наполеон. Свергнутый император провел последние годы жизни в изгнании на острове Святой Елены, и это вино везли туда бочками. Именно его Наполеон пригубил перед смертью.

Мрачная комната изобиловала всякими древностями. Мэри Гуднайт обожала хвастаться удачными покупками на Портобелло-роуд, однако за экспонаты из этого кабинета там вряд ли дали бы хорошую цену: все они были какие-то потрепанные, поломанные и скособоченные. На стенах висели старые фотографии, картины и барельефы. На каменных плитах виднелись потускневшие изображения незнакомых Бонду античных богов и богинь.

Они отсалютовали друг другу бокалами. Хайдт с любовью обвел взглядом стены.

— Почти все предметы — из зданий, которые мы снесли. Для меня это как реликвии, как святые мощи. Мощами я, кстати, тоже интересуюсь. Мне нравится все старое, ненужное. Даже не знаю почему. Впрочем, мне плевать. По-моему, Джин, зря люди тратят время, выясняя, почему они такие, какие есть. Надо просто понять свою природу — и принять ее. Мне нравится разложение, распад — все то, что вгоняет других в ужас. — Он помолчал. — Хотите, расскажу, как я попал в этот бизнес? Весьма поучительная история.

— Конечно.

— Юность у меня была тяжелая. Впрочем, разве я один такой? В общем, за работу мне пришлось взяться смолоду, и так получилось, что попал я в фирму, занимавшуюся вывозом бытовых отходов. Словом, работал лондонским мусорщиком. И вот однажды сделали мы перекур чаю попить, а наш водитель и говорит: «Видите вон ту квартиру? Ее хозяин — из банды, что орудует в Клеркенвелле»…

Клеркенвелл… Пожалуй, главный очаг организованной преступности и самый успешный криминальный синдикат за всю историю Британии. Сейчас эту банду почти полностью разгромили, но прежде она двадцать лет хозяйничала в Айлингтоне и окрестностях. Ее членам приписывалось двадцать пять убийств.

Глаза Хайдта сверкали.

— Мне стало интересно. Мы допили чай и двинулись дальше, но мусор из этой квартиры я припрятал поблизости, а ночью вернулся, забрал его домой и там внимательно просмотрел. И так делал неделя за неделей. Я изучал каждое письмо, каждую жестянку, каждый счет и упаковку от презервативов. По большей части — впустую. Однажды мне попалась интересная записка: адрес в Ист-Энде и всего одно слово: «Здесь». Неспроста… Я тогда подрабатывал «кладоискателем». Выходишь вечером на пляж в Брайтоне или Истборне и ищешь в песке потерянные кольца и монеты. В ближайшие выходные, прихватив металлоискатель, я отправился по указанному в записке адресу. — Хайдт оживился, он наслаждался собственным рассказом. — Пистолет я отыскал за десять минут. Потом купил набор для снятия отпечатков. Я, конечно, не специалист, но вроде бы «пальчики» на записке и пистолете совпадали. Не знаю уж, что там было с этим пистолетом…

— Обычно оружие выбрасывают, если из него кого-то застрелили, не так ли?

— Именно. Я отправился к тому бандиту из Клеркенвелла и заявил, что пистолет вместе с запиской — у моего поверенного.