Он вдруг вспомнил Берестечко и как он уходил от преследования казачьей гатью, когда по всему болоту гремели выстрелы, раздавались крики преследователей, а там, где полякам удавалось настичь хотя бы группу повстанцев, немедленно вспыхивала жестокая сеча.

Задумавшись, воевода повернул голову, и ему на глаза опять попалась чалая лошадёнка, словно напоминая, что те славные времена прошли, а сам он, стольник Фёдор Епанчин, бывший десятник казачьего войска Богдана Хмельницкого, теперь по царскому указу всем заправляет здесь.

Громкий шум в сенях заставил воеводу оторваться от созерцания речного льда и посмотреть на входную дверь. За ней кто то возился. Потом её резко толкнули, и на пороге возникла весьма внушительная фигура.

– Отчего с таким грохотом… – раздражённо начал было воевода, но тут же оборвал себя на полуслове.

Вместо ожидаемого конфидиента в палату ввалился монастырский келарь отец Паисий и, не обратив внимания на то, что хозяин хмурится, сразу заявил:

– К тебе я, воевода, к тебе, дело неотложное…

– Какое такое дело? – воевода сердито воззрился на келаря.

– Знаю я, на Немецком дворе непотребство и бесовщина всякая… – Не ожидая приглашения, келарь уселся на лавку и расправил пятернёй бороду.

– Тебе то откуда известно стало? – вздохнул воевода.

– Все знают, монахи – и те в трапезной болтать начали…

– Да ты что это? Хочешь, чтоб я на Немецкий двор пошёл порядки устанавливать? – Воевода грозно возвысил голос. – Да они по царскому указу…

– Упаси бог, упаси бог, – замахал руками келарь. – Ведомо нам стало, что купец архангельский Ивашко Евдокимов дом свой на иноземный лад наладил, а теперь ещё капитаны аглицкие да голанские ходить к нему начали, и он, купчишка этот, их бесовскими утехами радует. Опять же, вроде как девок непотребных у себя держит, и они ему по вечерам на цимбалах всяких играют и поют нецерковное.

– Ну так бы и говорил сразу, а с купцом этим я разберусь, – сердито выговорил келарю воевода и махнул рукой. – Ступай, у меня тут и без тебя дел хватает!

Когда отец Паисий ушёл, воевода снова повернулся к окну, но теперь его мысли неотступно вертелись вокруг того, что сказал келарь. Признаться, воевода уже слышал о новых порядках, какие, насмотревшись на иноземцев, начали помалу заводить кое кто из купцов, но он сам, побывав на Украине, видел многое и зазорным такое не считал.

Решая как поступить, воевода не сразу обратил внимание, на то, что в дверь кто то осторожно скребётся.

– Эй, кто там, входи! – крикнул Епанчин, и в дверь боком боком пролез низко кланяющийся невзрачный человечек.

Уже догадавшись, что это и есть ожидаемый конфидент, воевода усмехнулся:

– Ну, а ты кто таков будешь?

– Никишка Яковлев буду, ваша милость. На Иноземном дворе служитель, – негромко ответил человечек и снова низко поклонился.

– Так это ты Фрола Михайлова человек? – приглядываясь к будущему конфиденту, уточнил воевода.

– Я, ваша милость, – человечек кивнул.

– Тогда садись. – воевода милостиво показал на лавку, где только что сидел отец Паисий.

– Благодарствую, – не ожидавший такой ласки человечек ещё раз поклонился уже чуть ли не в пояс и как то боком присел на самый краешек.

Довольно долго воевода изучающе смотрел на новоявленного конфидента и только потом спросил:

– Так, значит, ты на Немецком дворе служишь?

– Так, ваша милость, – подтвердил тот.

– Тогда скажи мне, а ты всех иноземцев, кто туда прибывает или, скажем, живёт постоянно, знаешь?

– Ясное дело, ваша милость, – деловито доложил Яковлев. – Кто чем торгует, кто с кем знается, кто над всеми купцами старший и всё такое.