— Не нужно извиняться, инспектор. Это ваша работа. Надеюсь, вы не станете возражать, если я продолжу во время нашего разговора свою работу. — Она почти не дала ему выбора. Достав из стоявшего под столом ведерка, в котором хранился различный садовый инвентарь, маленький культиватор, она пошла вдоль горшков, рыхля землю.

— Вы и прежде ели дикий пастернак, который растет в том месте?

— Несколько раз.

— И умеете его распознавать?

— Да. Разумеется.

— Но в прошлом месяце ошиблись?

— Увы.

— Расскажите поподробней об этом.

— О растении или об обеде? О чем?

— Обо всем. Откуда взялась на столе цикута? Она отщипнула лишний росток на крупном

филодендроне и бросила под стол в пластиковый мешок для мусора.

— Я приняла ее за дикий пастернак, — пояснила она.

— Допустим. Откуда же взялась эта отрава? Где растет цикута?

— Недалеко от Холла. Там есть пруд. Страшно заросший — вы, конечно, обратили внимание, в каком тут все запустении, — и я нашла там плантацию дикого пастернака. Точнее, того растения, которое приняла за пастернак.

— И вы уже ели пастернак из того пруда?

— С берега. С берега пруда. Совсем близко. Но не из воды.

— На что был похож корень?

— Обычный, как у пастернака, вероятно.

— Один корень? Пучок?

Она наклонилась над зеленеющим папоротником, раздвинула его опахала, рассмотрела корень и переставила растение на другую полку. Потом продолжила культивацию.

— Думаю, один, впрочем, не помню, как он выглядел.

— Вы же знаете, каким он должен быть.

— Один корень. Да. Я знаю это, инспектор. И для нас обоих было бы легче, если бы я солгала и сказала, что выкопала растение с одним корнем. Но дело в том, что тот день у меня получился какой-то чумовой. Я заглянула в подвал, обнаружила, что там осталось только два маленьких корешка пастернака, и поспешила на пруд, где видела это растение. Я выкопала одно и вернулась в коттедж. Полагаю, что корень был одиночный, но точно не помню.

— Странно, согласитесь. Ведь это, в конце концов, одна из очень важных деталей.

— Ничего не могу поделать. Но была бы признательна, если бы вы поверили, что я говорю правду. А ведь удобнее было бы солгать. Не так ли?

— А ваша болезнь?

Она положила культиватор и прижала тыльную сторону запястья к выцветшей красной бан-дане. На ткани остался комочек земли.

— Какая болезнь?

— Констебль Шеферд сказал, что вы сами заболели в ту ночь,"Потому что съели немного цикуты. По его словам, он заглянул к вам в тот вечер и обнаружил вас…

— Колин пытается меня защитить. Он боится. Беспокоится.

— Сейчас?

— И тогда тоже. — Она положила культиватор в ведро к другим инструментам и стала крутить какой-то вентиль, по-видимому, от полива. Вскоре где-то справа от них медленно закапала вода. Не отрывая глаз и руки от вентиля, она продолжала: — Колин обычно заглядывал ко мне во время вечернего объезда.

Линли ухватился за ее слова.

— Насколько я понимаю, в тот вечер он к вам вообще не заезжал

— О, он заехал. Он был здесь. Но не случайно. Он не просто совершал свой объезд. Хотя так он сказал членам жюри. Так сказал своему отцу и сержанту Хокинсу. Так он говорит всем. Но все было не так.

— Вы попросили его приехать?

— Я позвонила ему.

— Понятно. Алиби.

Она подняла глаза. Ее лицо выражало скорее смирение, чем вину или страх. Она сняла свои рабочие перчатки, засунула их в рукава и сказала:

— Колин именно так и предсказывал, что подумают люди — я, мол, намеренно позвонила ему, чтобы он мог потом подтвердить мою невиновность.