— У нас? — Она посмотрела на него. — Тебе нужно идти домой, — сказала она.

— Ты хочешь меня?

— Что?

— Ты хочешь меня так, как тогда?

— Да.

— Ты любишь меня? Веришь мне?

Она вгляделась в его лицо. Ему не терпелось уйти Но возможно, он просто был голоден Когда они пойдут, он согреется Они даже могут побежать бегом

— Мэг? — сказал он.

— Что?

Он улыбнулся и потерся губами о ее губы. Они были у него сухие. То, что он делал, не походило на поцелуй.

— Тогда жди меня тут, — сказал он. — Я быстро вернусь. Если мы собираемся свалить, лучше, чтобы нас не видели вместе в городке. А то запомнят, когда твоя мама позвонит по телефону в полицию.

— Мама не позвонит. Она не осмелится.

— Я в этом не уверен. — Он поднял воротник куртки и серьезно посмотрел на нее. — Ну, не страшно тебе тут оставаться одной?

На сердце у нее потеплело.

— Все о'кей.

— Не возражаешь, если мы сегодня будем спать на жестком?

— С тобой где угодно.

Глава 18

Колин пил чай с хлебом, на котором лежали сардины. Масло просачивалось сквозь пальцы и капало на поцарапанную раковину, возле которой он сидел. Голода он не испытывал, просто у него слегка кружилась голова и подгибались колени. Поэтому он и решил перекусить.

В деревню он вернулся по Клитероской дороге, которая была ближе к дому Риты, чем общинная тропа. Шел быстрым, резким шагом, говоря себе, что вперед его гонит жажда мести. И все время повторял ее имя: Энни, Энни, Энни, девочка моя Так он пытался заглушить слова, пульсировавшие вместе с кровью в его черепной коробке: любовь и смерть три раза.  Когда он добрался до дому, в его груди пылал пожар, а руки-ноги стали ледяными. Он слышал сердце внутри барабанных перепонок, а его легким абсолютно не хватало воздуха. Эти симптомы он игнорировал добрых три часа, но когда улучшение так и не наступило, решил подкрепиться. Ничего не поделаешь, организм требует.

Под рыбу он выпил три бутылки пива «Уотни», причем первую, когда еще жарился хлеб в тостере.

Он сунул бутылку в мешок для мусора и откупорил другую, затем нашел в шкафу сардины. С консервной банкой пришлось повозиться. Он не мог ее открыть ключом, дрожали руки Открыл лишь наполовину, когда пальцы скользнули, и острый край врезался в ладонь. Хлынула кровь. Она смешалась с маслом, и в раковине остались капельки, плававшие словно наживка для рыбы. Боли не ощущалось. Он обмотал руку чайным полотенцем, одним концом полотенца выловил кровь с поверхности банки и свободной рукой поднес бутылку пива к губам.

Когда тост поджарился, он извлек из банки пальцами сардины. Положил на хлеб. Посолил, поперчил, добавил толстый кружок лука. И приступил к еде.

Он хорошо помнил, что его жена не выносила вкуса и запаха сардин. У меня глаза слезятся от этой вони, говорила она. Однако Кол не чувствовал ни привкуса, ни запаха.

Часы-кошка тикали на стене, махая хвостом и шевеля глазами. Но Кол слышал не тик-так, а Энни, Эн-ни, Эн-ни. Это отвлекало его от других мыслей.

Третьей бутылкой пива он прополоскал рот. Затем налил немного виски и выпил двумя глотками, чтобы согреть окоченевшие конечности. Но это ему не удалось. Странно. В доме работало отопление, он сидел в теплой куртке и в обычное время уже был бы мокрым от пота.

Впрочем, вспотел он основательно, лицо пылало. Но сам дрожал. Он выпил еще виски. Перешел от раковины к кухонному окну. Посмотрел на дом викария.

Тут он услышал опять, да так внятно, словно Рита стояла у него за спиной. Любовь и смерть три раза.  Он с криком обернулся, но увидел, что никого нет, и громко выругался.