Но непременно двигаться. Таково его жизненное кредо. Хорошо бы Дебора так же смотрела на жизнь, но ее не заставишь — она должна прийти к этому сама.
Дебора погасила свою лампу, но, когда он вышел из ванной, свет, упавший оттуда, слабо осветил комнату. Она по-прежнему сидела в кровати, только позу переменила: положила голову на колени и обхватила ноги. Ее лица он не видел.
Он выключил свет и стал осторожно пробираться к кровати. В эту ночь было особенно темно: потолочные фонари-окна засыпало снегом. Он сел на кровать, положил костыли на пол Погладил ее по спине.
— Ты замерзнешь, — сказал он. — Залезай под одеяло.
— Сейчас.
Он ждал, размышляя о том, что ожидание — это искусство, которым не каждый владеет. Сент-Джеймс овладел им давным-давно. Жизнь заставила.
Дебора пошевелилась под его пальцами.
— Конечно, — сказала она. — Ты был прав в ту ночь. Я хотела его для себя. Но и для тебя тоже. Пожалуй, даже больше для тебя, чем для себя. Не знаю. — Она повернула к нему лицо. Он не видел его в темноте, лишь контуры головы.
— В качестве ретрибуции? — спросил он. Она покачала головой.
— В последнее время мы отдалились друг от друга, заметил? Я любила тебя, но ты не позволял себе любить меня в ответ. Я и пыталась любить кого-то еще. И полюбила, понятно? Полюбила его.
— Да.
— Тебе не обидно думать об этом?
— Я и не думаю. А ты?
— Иногда это наползает на меня. И я никогда не оказываюсь готовой. Все так внезапно.
— И что же?
— Я разрываюсь изнутри. Думаю о том, как сильно тебя обижаю. Хочу, чтобы все было по-другому.
— В прошлом?
— Нет. Прошлое не изменишь, верно? Его можно только простить. Меня заботит настоящее.
Он догадывался, что она подводит его к чему-то, что она тщательно продумала, возможно, в эту ночь, а может, в предшествующие ей дни. Ему захотелось помочь ей выговориться, но он не улавливал направление ее мыслей. Видимо, она опасалась, что невысказанное каким-то образом ранит его. И хотя он не боялся дискуссии — наоборот, даже пытался спровоцировать ее несколько раз после их отъезда из Лондона, — в этот момент он понял, что дискуссия желательна для него лишь при условии, если он сможет держать ее под контролем. И сейчас он догадался, что она намерена довести ее до конца, какого — он плохо себе представлял и напрягся. Однако расслабиться до конца не смог.
— Ты все для меня, — тихо произнесла она. Я тоже хотела быть для тебя всем.
— Ты и есть.
— Нет.
— Эти дела с ребенком, Дебора. Усыновление, все такое… — Он не договорил, не найдя подходящих слов.
— Да, — подтвердила она. — Именно. Эти дела с ребенком. Целиком и полностью. И чтобы мы в них погрузились целиком. Вот чего я хотела для тебя. Таким был бы мой подарок.
Тут он понял истину. Это была для них единственная реальность, из-за которой они ссорились как две дворняжки из-за кости. Он схватил ее и грыз все те годы, когда они жили врозь. Дебора с тех пор потеряла покой и по сей день не нашла его — ярость вспыхивала в ней без всякой причины.
Он не произнес больше ни слова. Она зашла достаточно далеко и теперь скажет все остальное. Не в ее правилах отступать.
— Я хотела сделать это ради тебя, — сказала она.
Договаривай остальное, подумал он, мне это не причинит боль и тебе тоже.
— Я хотела дать тебе что-то особенное.
Все в порядке, подумал он. Это ничего не меняет.
Потому что ты инвалид.
Он схватил ее и прижал к себе. Сначала она сопротивлялась, но потом пришла к нему, когда он произнес ее имя. |