Как свирепа была эта сатира, как беспощадно она разила, какими потоками грязи обливала свои жертвы, какие коварные удары она наносила и как часто пользовалась языком торговок с рыбного рынка! Представьте себе, какое впечатление на избранное общество, собравшееся в каком-нибудь помещичьем доме, произведут шутки Вудворта, или некоторые из карикатур Гилрея или же разнузданные сатурналии Роуландсона! Мы не можем жить без смеха, и нам нужны люди, заставляющие нас смеяться. Нам не обойтись без Сатира с его флейтой, дикими прыжками и проказами. Но мы умыли, причесали и приодели этого негодника и научили его хорошим манерам. Вернее, он научился им сам: ведь по природе он добродушен и податлив и уже отказался от своих беспутных похождений и пристрастия к хмельному. Правда, он по-прежнему всегда готов куролесить, но становится хорошим и безобидным, пристыженный облагораживающим присутствием наших женщин и нежными, доверчивыми улыбками наших детей.

Среди знаменитых карикатуристов, ныне здравствующих и творящих, мы упомянули одного ветерана. Совсем недавно, в "Илластрейтид Лондон ньюс" мы видели его изображение, написанное им самим, и узнали его черты, его бакенбарды. В этом журнале был помещен рисунок - общее собрание членов Общества трезвости в театре "Сэдлерс-Уэлз", и мы тотчас увидели среди них древнего римлянина времен консула Планка - Джорджа Крукшенка. Там было немало старинных шляпок и смешных лиц, башмаков с пряжками, коротких панталон и мод 1820 года. И там был Джордж (принявший, как известно всему миру, религию водопития), представляющий новых членов общества, дающих торжественное обещание соблюдать трезвость. Как часто Крукшенк рисовал Крукшенка! Где только мы не видели его портрет! Как он был великолепен рядом с Петером Эйнсвортом в "Эйнсвортс мэгэзин", когда Джордж работал в этом журнале. Как он суров и величествен в "Омнибусе", где он изобразил себя в виде святого Дунстана с щипцами золотых дел мастера, которыми он тянет за нос зловредного издателя! У собирателей гравюр Крукшенка (о, эти добрые старые "Немецкие сказки", эти великолепные "Юморески", эти восхитительные "Френология" и "Книга эскизов" старого доброго времени при консуле Планке!), - собиратели рисунков Крукшенка, говорю я, имеют по меньшей мере сотню его вещей. Мы еще помним его в столь любезных его сердцу ботфортах в "Томе и Джерри" и в гравюрах времен суда над королевой. В последние годы он отошел от сатиры и юмора и направил свою музу на более серьезные воинственные и возвышенные темы. Но, признавая пороки и предрассудки наших дней, мы отдаем предпочтение комическому и шутливому в творчестве Крукшенка перед Крукшенком историческим, романтическим и дидактическим, каким он стал в последнее время. Да живет долгие годы, окруженный всеобщим почитанием и наслаждающийся заслуженным покоем, этот честный и благородный художник, этот замечательный юморист и учитель нравов. Он первый познакомил английских детей с юмором в рисунках. Наше молодое поколение, наши отцы и матери обязаны ему многими приятными часами невинного смеха. Неужели нет способа, с помощью которого страна могла бы воздать должное художнику за его многолетнее самоотверженное служение искусству?

С того времени, когда Крукшенк начинал свою карьеру, юмор переродился. Комус с его развратными сатирами и плотоядными фавнами сошли со сцепы, перейдя в самые низкие сферы. Супруга Комуса, если у нее есть хоть малейшее пристрастие к юмору, что сомнительно, может смело читать наших юмористов, не рискуя покраснеть от стыда. Что может быть невинней пленительных созданий фантазии Ричарда Дойля? Через всю бесконечную картинную галерею мистера Панча мы можем пройти так же спокойно, как через пансион для девиц мисс Пинкертон. Глядя на рисунки мистера Панча, на иллюстрации в "Илластрейтид Лондон ньюс" и на все картинки, выставленные на витринах в этот рождественский сезон, мы невольно проникаемся завистью к нынешним юнцам.