Я открыла свою «Таймс», прочитала передовицы и все мрачные новости, а потом с чувством облегчения перешла к странице, посвященной искусству. Я нашла то, что искала: обзор выставки, которая открылась два дня назад в галерее Петера Частала, находившейся через несколько дверей от того места, где я работала у Марка Бернштейна.

Это была выставка молодого художника по имени Дэниел Кассенс, а я всегда интересовалась его достижениями, потому что когда ему было лет двадцать, он провел год в Корнуолле, живя у Фебы и изучая скульптуру у Чипса. Я никогда с ним не встречалась, но Феба и Чипс были от него в восторге, и когда он расстался с ними, чтобы продолжить обучение в Америке, Феба следила за его успехами так жадно и увлеченно, словно он был ее сыном.

Он уехал и несколько лет провел в Америке, а затем перебрался в Японию, где с головой погрузился в замысловатую простоту восточного искусства.

Нынешняя выставка была непосредственным результатом тех лет, что он провел в Японии, и критик восторженно отзывался о его умении передать безмятежную атмосферу, о техническом совершенстве произведений Дэниела Кассенса, превозносил уверенное владение техникой акварели и тонкость деталей.

Его обзор заканчивался словами «… это уникальное собрание. Картины дополняют друг друга, и каждая представляет собой одну из граней редкостного целого. Потратьте час своего свободного времени на посещение галереи Частала. Вы, несомненно, не будете разочарованы».

Фебе это очень понравится, и я порадовалась за нее. Я сложила газету, глянула в окно и увидела, что мы уже проехали городские предместья и выбрались за город. День был пасмурный, плыли большие серые тучи, но время от времени между ними то тут, то там проглядывали фрагменты прозрачного голубого неба. Деревья начинали желтеть и теряли первые листья. На полях работали тракторы, а приусадебные сады, мимо которых мы проносились, были пурпурными от бельгийских астр.

Я вспомнила про свою маленькую соседку и повернулась, чтобы взглянуть, пришла ли она в себя. Она не открывала своих комиксов и до сих пор не расстегнула пальто, но слезы высохли, и она выглядела более спокойной.

— Куда путь держишь? — спросила я.

— В Корнуолл.

— Я тоже еду в Корнуолл. А куда именно ты направляешься?

— К бабушке.

— Это здорово. — Я задумалась. — Но разве сейчас подходящее время? Разве ты не должна быть в школе?

— Должна быть. Я учусь в школе-интернате. Мы все туда съехались, а там взорвался бойлер, поэтому они закрыли школу на неделю, пока не починят, а нас отправили по домам.

— Какой кошмар. Надеюсь, никто не пострадал?

— Нет, но миссис Браунриг, наша директриса, слегла на целый день. У нее был шок.

— Неудивительно.

— Поэтому я отправилась домой, но дома никого нет, кроме отца. Моя мама отдыхает на Майорке и приедет лишь к концу недели. Поэтому мне пришлось отправиться к бабушке.

В ее устах это звучало как не слишком радужная перспектива. Я попыталась придумать что-нибудь утешительное, чтобы поднять ей настроение, но она раскрыла свои комиксы и подчеркнуто уселась их читать. Мне было интересно, но я поняла намек и тоже принялась за свою книгу. Мы продолжали ехать молча, пока не пришел официант из вагона-ресторана, сообщивший, что можно пойти пообедать.

Я отложила свою книгу и, зная о том, что у нее есть деньги, спросила:

— Не хочешь ли пойти пообедать?

Она взглянула на меня в замешательстве:

— Я… я не знаю, куда надо идти.

— Я знаю. Не хочешь пойти со мной? Мы можем пообедать вместе.

Выражение замешательства сменилось на ее лице большим облегчением:

— Ох, правда? У меня есть деньги, но я еще никогда не ездила на поезде одна и понятия не имею, что надо делать.