Когда подруга пригласила ее на месяц в Бретань, она, устав от собственного бездействия, с радостью согласилась. Путешествие могло облегчить страдания ее больного сердца, а усталость от поездки — унять дрожь в членах, которая заставляла ее чувствовать, будто она способна на рискованные предприятия. Две дамы в одиночестве гуляли по изрезанному побережью. Они остановились в Карнаке, но таинственные древние камни говорили лишь о бренности жизни: человек приходил в этот мир и уходил со своими надеждами и чаяниями и оставлял после себя свидетельства своей слабой веры, которая становилась загадкой для следующих поколений.

Они отправились в Ле-Фауэ, где покрашенные окна разрушенной церкви Сен-Фиакр сияли, как драгоценные камни. Но спокойное очарование этих мест не тронуло сердце, жаждущее жизни и любви, которая вдохновляет на свершения. Они посетили знаменитые кальварии Плугастеля и Сен-Тегоннека; и эти мрачные кресты с каменными процессиями (попытка увидеть красоту в народе, осознавшем совершенный грех) под серым западным небом встревожили ее еще больше: они несли в себе лишь смерть и могильное отчаяние, а ее переполняли ожидания, жажда чего-то, непонятного ей самой. Ей казалось, будто бы она, сама не зная как, плывет по темному безмолвному морю мистерий, где законы обычной жизни совершенно бесполезны. Путешествие не принесло ничего из того, что она искала, а лишь усилило ее беспокойство; ей не терпелось чем-нибудь заняться, и она вернулась в Теркенбери.

3

Наконец, в один из дней того самого лета после вечерней службы в соборе, мисс Лэнгтон, равнодушно направляясь к двери, увидела молодого человека, сидевшего в конце нефа. Было поздно, так что, судя по всему, все просторное здание осталось в их распоряжении. Сияющим взглядом он смотрел в пустоту, как будто его собственные мысли ослепили его, когда перед ним предстало это готическое великолепие, и его глаза казались необычайно темными. У него были светлые волосы и худое овальное лицо, с нежно-бледной, как у женщины, кожей. Мгновением позже к нему подошел служитель церкви и сказал, что собор закрывается, юноша встал и, не обращая внимания на другие слова служителя, прошел в ярде от Беллы, но из-за своей рассеянности не заметил ее. Она больше не думала о нем, но в следующую субботу, отправившись по привычке на службу во второй половине дня, снова увидела юношу, сидевшего, как и прежде, в самом конце нефа, подальше как от туристов, так и от церковников. Подстрекаемая неведомым ей самой любопытством, она решила остаться там, вместо того чтобы перейти в клирос, отделенный от нефа внушительной ширмой, где по праву занимаемого положения ей выделили место неподалеку от сиденья декана.

На этот раз мальчик, ибо назвать его иначе было нельзя, читал книгу, как она заметила, в стихах. То и дело он с улыбкой вскидывал голову, чтобы, как ей показалось, мысленно повторить понравившуюся строку. Началась служба, звучавшая на отдалении не так громко, так что хорошо знакомые формы обрели новую загадочность. Длительные звуки органа гремели, отражаясь от сводчатой крыши, или нежно звенели, как голосок ребенка меж высоких колонн. Время от времени вступал хор, придавая органной музыке еще большую глубину, но каменные стены заглушали и преломляли музыку, так что она смутно напоминала шум морской волны. Потом это прекратилось, и прекрасный тенор — гордость собора — взял соло, и этому волшебному звуку стало все подвластно, мелодия старого гимна — ее отец любил простую музыку прошлого века — взмыла ввысь к небесам в исполненной страданий молитве. Книга выпала из рук молодого человека, и он принялся вслушиваться в мелодичные переливы. Его лицо преобразилось от восторга, и он стал похож на изображенного на холсте святого, которого благословило таинственное око небесного света. А потом, упав на колени, он закрыл лицо руками, и Белла увидела, что он от всей души молится Богу, который дал людям уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть красоту мира.