Студенчество отказалось здесь от бесполезного отчаяния и презрения к жизни, которое культивировали романтически настроенные байронисты. Ресифе был целиком под влиянием идей французской революции. Рассказы о жизни, которая родилась среди пролитой крови, находили в нем гораздо больший отклик, чем искушающие речи разочарованных поэтов. Гюго был поэтом Ресифе, с трибуны этого города, казалось, говорили ораторы великой революции.
В этот город, подруга, и приехал подросток Кастро Алвес, с сердцем, полным волнений, которые он познал в Байе. Три города из всех, в которых он бывал, стали вехами в его жизни, как стали вехами и три женщины среди многих, которых он любил. Эти три города: Байя, которая дала ему познание свободы и любви, Ресифе, который сделал его народным трибуном, отточил его гений, дал ему темы первых крупных, вдохновенных произведений, Сан-Пауло, куда он принесет слова о республике и освобождении от рабства и где ему предстоит написать некоторые из своих освободительных поэм.
В Байе, у своего дяди, он научился ценить народ. Он был подготовлен к жизни в Ресифе, к обстановке на факультете, к боевым схваткам, а также и к любви. Ресифе предстояло дать ему возлюбленную, ту, что наполнила радостью и горем его столь короткую и столь большую жизнь.
Из этого города голос Кастро Алвеса поднимет знамя освобождения от рабства и провозгласит республику. В Ресифе гениального баиянца посетят его самые пылкие мечты, самые смелые предвидения. Здесь он встанет во главе движения масс и поставит оружие своей поэзии на службу народу. Отсюда его голос разнесется по всей Бразилии, Ресифе будет его лучшей трибуной. Потому что, подруга, этот город-площадь — наилучшее место действия для Кастро Алвеса.
Когда он появился, город как будто спал. Но он сразу понял, что сон Ресифе полон грез о завтрашнем дне:
И он разбудит его своим голосом, подруга.
ГЛАВА 7
…Любимая! Тебя ни разу
В своих объятьях я не сжал…
Он прошел сквозь публику с поднятой головой и с улыбкой на губах. Вокруг разговаривали столь громко, что гул слышался даже на улице, постепенно пропадая во мраке плохо освещенного города. Среди шума голосов, смеха женщин, хохота студентов, чьих-то острот он прошел так, что никто его не заметил, никто не показал на него, никто не произнес ни слова по его адресу. Другое имя было у всех на устах, оно вызывало и улыбки и комплименты.
— Говорят, она очень красива… — И девушка опустила глаза перед элегантным студентом последнего курса.
— Нет никого красивее вас… — Девушка доверчиво улыбнулась, а он продолжал: — Но говорят, она красивая женщина и великая артистка.
В глазах девушки мелькнул страх, и, заметив это, студент продолжал убежденно:
— Главное — великая артистка…
Мимо прошел высокий, стройный юноша с беломраморным лицом и черной шевелюрой. Он улыбнулся, но никто этого не заметил.
Развернув свой большой веер, какая-то матрона рассказывала подругам и важному господину в сюртуке о том, что «кузина написала ей из Лиссабона об этой комедийной актрисе. Это нечто ужасное и безнравственное». Приятельницы придвинулись поближе, важный господин нагнулся, матрона прикрыла рот. Но веер был тонок, а любопытство проходившего мимо грустного юноши велико, и ему удалось услышать, как она сказала:
— Говорят, что один командор, набоб, из-за этой комедийной актрисы бросил семью и разорился — это был скандал на весь Лиссабон.
Тогда приятельница, что стояла поближе, рассказала о поножовщине, происшедшей тоже в Лиссабоне (или, может, в Порто?). Она узнала об этом из письма, полученного в Ресифе. «Разве вы не знали? Какой-то простолюдин, из тех, кто проводит ночи в попойках, без гроша за душой, без работы, без будущего, зарезал ножом молодого человека из хорошей семьи, одной из лучших тамошних фамилий… Это было шумное дело, кто о нем не слыхал?»
— Я знаю это по газетам… — начал господин в сюртуке. |