|
Он строил свои книги, как «АВС» — популярнейший вид народной баллады, рассказывающей о жизни и подвигах какого-нибудь прославленного в народе разбойника, силача, уличного певца. Это не только прием композиции: деление произведения на короткие главки, напоминающие строфы «АВС», начинающиеся с каждой следующей буквы алфавита. Амаду рассказывает о своих героях так, как это делает фольклорное повествование, писатель как бы прячется за легендой, отождествляет себя с уличным певцом, с рассказчиком историй, передающихся из уст в уста среди портового люда Баии. Для фольклора вообще характерно «укрупнение» образа. Народная легенда не дробит человеческий характер, а рисует его обобщенно, в самых сильных движениях души, немногими напряженными красками, избегая полутонов. И Амаду не подвергает характеры своих героев скрупулезному психологическому анализу, достигшему такого совершенства в современной литературе, а сохраняет их цельность, так что подробности кажутся скрытыми дымкой народной легенды. Эти черты фольклорного стиля мы узнаем и в книге о Кастро Алвесе: и в приподнятой, чуть декламационной интонации, и в лирических отступлениях, и во всем строении повествования. Как в народной песне, каждый образ здесь несет свою неизменную лирическую тему (Леонидия — верность, Идалина — нежность, Эужения — трагическая страсть и т. п.). Психологические нюансы сглажены, в людях выделена какая-то одна главная черта характера, определяющая их отношение к Кастро Алвесу и его поэзии. Читатель погружается в стихию народной лирики, из которой выросла поэзия Кастро Алвеса, ощущает страстность в утверждении и отрицании, страстность в любви и борьбе, присущую поэзии бразильского народа и вобранную музой Кастро Алвеса. Мы не только узнаем о жизни и творчестве поэта, мы переживаем с ним и за него, его история трогает и потрясает, как песня. Сопереживание, которое вызывает в народе созданный его же гением фольклор, — вот к чему стремился Жоржи Амаду.
Но это обязывает нас к некоторым пояснениям и уточнениям. В книге идет речь об одном из важнейших этапов в истории Бразилии и ее литературы, о сложных общественных и эстетических процессах. А путь, избранный Жоржи Амаду, не всегда позволял ему вдаваться в исторические и тем более теоретические рассуждения, некоторые важные проблемы он не анализировал, а упрощал, чтобы повествование было понятно и воздействовало бы эмоционально на читателей любого уровня. Прежде всего это вопрос о происхождении бразильского романтизма и европейских влияниях на бразильских поэтов. Романтизм в Бразилии не был ни следованием европейской моде, ни подражанием европейским романтикам. Эпоха общественных сдвигов и потрясений, начавшаяся с провозглашения независимости Бразилии (1822) и вооруженных демократических движений тридцатых-сороковых годов, затем тяжелый затяжной кризис рабовладельческой монархии и, наконец, новый общественный подъем, вызванный борьбой за отмену рабства и установление республики, — вот основа бразильского романтизма, источник его оригинальности. И в движении литературы, в смене одного романтического течения другим ясно прослеживается глубокая связь с историческими судьбами страны. Выдающиеся романтики старшего поколения: Гонсалвес Диас и Жозе де Аленкар (тот самый, что радушно принял Кастро Алвеса и способствовал его общенациональной славе) были вдохновлены эпохой достижения независимости. Они основали «индианистскую» школу в литературе, ибо этический идеал они связывали с индейцем как исконной, подлинно национальной, наиболее близкой к родной природе частью бразильского народа. Индейцы в их книгах наделены самыми благородными, рыцарскими чертами характера — в этом многие критики усматривали подражание Шатобриану. Но нельзя забывать, что там, где Шатобриан искал экзотики, убежища от европейской действительности, бразильские романтики приближаются к действительности, к прошлому своего народа, к его борьбе за независимость. |
