— Шнуруйте башмак как можно туже — и пошли!

— Как? — Она не сделала ни одного движения, только взгляд ее стал испуганным.

— Ножками, ножками! — как маленькой, сказал он. — Не сидеть же здесь всю ночь.

— Но я не могу! — как можно убедительнее сказала она.

— Сможете! Вставайте!

Так как он сделал шаг вниз по вырубленным ею ступенькам, она судорожно вскочила, протягивая руку, чтобы опереться на него, если придется падать, однако устояла на ногах, а он с насмешкой следил, как измученное ожиданием боли лицо ее медленно менялось: удивление, восторг, благодарность.

— Как вы это сделали? — спросила она, затягивая шнурки на башмаке.

— Бывает и хуже, — безразлично сказал Чердынцев. — Я как-то давно тоже вывихнул ногу. Вокруг никого. Пришлось привязать к ступне камень и столкнуть этот камень с горки, на которой я лежал. Очнулся через час, внизу, под горкой. Хорошо еще, что попал поверх камнепада. Но, как видите, хожу.

Разговаривая, он все посматривал вверх, в гору, представляя, как поразятся его «мальчики», когда он появится перед ними вот в таком виде: на плечах два мешка, за спиной — женщина в красном. Сколько он увидит ехидных усмешек, какой иронический послышится шепоток, так, чтобы он слышал, а она — уж ее-то они не станут просвещать насчет неприязни начальника к женщинам! — не слышала.

Но вот Волошина осмелилась и сделала шаг, второй. Он спускался вполоборота к ней, и она ступала шаг в шаг с ним, ледоруб держала цепко, на лед поглядывала с опаской.

Выбравшись на тропу, Чердынцев приказал ей идти вперед. И она терпеливо хромала, оступаясь, скользя по отсыревшим камням, — новичкам и новые трикони на башмаках не очень помогают! — а он шел и думал: «Я прав, никакая ты не альпинистка, самозванка ты, придется еще с тобой помучиться!» Впрочем, походка у нее была отличная, ноги сильные, и костюм очень шел к ней, — наверно, сшит лучшей московской портнихой специально для того, чтобы поразить «ледниковых медведей».

У поворота он бессознательно замедлил шаг, так ему не хотелось выходить под обстрел удивленных глаз вместе с этой спутницей. А она, завидев невдалеке куполообразное двухэтажное здание станции, насквозь просвеченное заходящим солнцем, вдруг остановилась, словно споткнулась, и воскликнула:

— Как красиво! Я так и представляла!

Она не видела, что на террасу, как по сигналу, выскочили все «мальчики» Чердынцева, а у некоторых в руках появились бинокли. Это видел только сам начальник гляциологической станции.

2

Они сидели на террасе полукругом — лицом к «больной», которая полулежала в плетеном кресле, положив туго забинтованную ногу на скамейку. Чердынцев через открытую дверь террасы пересчитал их глазами — собрались все, даже повар Салим сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Конечно, сегодня воскресенье, но обычно «мальчики» работали и в воскресные дни. Чердынцев сам сходил на ледник и снял показания приборов, а для успокоения совести своих подчиненных наколол на двери кабинета объявление-приказ:

«По возвращении из командировки приступаю к обязанностям и произведу контрольный осмотр приборов утром 26 апреля…»

Пусть наслаждаются жизнью, если для них жизнь состоит в том, чтобы пялить глаза на женщину в красном…

А «женщина в красном» с восхищением слушала тут же сочиняемые новеллы из жизни гляциологов. Чердынцев, отдыхая после четырехчасового похода по леднику, прислонился к косяку, никем не замеченный, и тоже прислушался.