— На вулкане танцевать я не собираюсь, — усмехнулась Марина Николаевна. — Но если я должна быть в городе Дойчбурге, значит, там я обязана легализоваться. А это, несомненно, приведет к знакомству с полицией. Но «люди Гейнца» с полицией не сотрудничают. Только с гестапо. И потом, после покушения на самого Гитлера у них слишком много работы среди военных. Вряд ли их заинтересует безвестная беженка — немка из Риги… У них на подозрении слишком много генералов…

«Пожалуй, Марина Николаевна права, — размышлял подполковник. — После генеральского заговора против Гитлера гестапо проверяет чуть ли не все офицерство. Документы у Марины отличные. А поездка в Дойчбург просто необходима… И пожалуй, женщине легче побывать там…»

Он уже понемногу забывал о своем извечном недоверии к женщине.

Да, подполковник сочувствовал подчиненному, но, случись отправлять разведчицу при майоре, он все равно послал бы ее, — вот к какому выводу он пришел в результате своих рассуждений.

Подполковник встал из-за стола и долго ходил по кабинету, думая уже о том, что надо перебазировать авиационную разведку на дальние подступы, где выявлены какие-то неизвестные ранее рокадные дороги, идущие с севера на юг, параллельно линии фронта. И человек, который обсуждал сам с собой эти обстоятельства, был уже совсем не тот, который только что беспокоился о судьбе мало знакомой ему женщины.

Приняв молодого майора в свой отдел, Масленников, уже не забывал о нем. Он часто вызывал Сибирцева к себе для бесед. И когда майор обобщал собранные за сутки разведывательные данные, склеротическое, с красными прожилками на щеках лицо подполковника оживлялось, тонкие и бледные губы трогала улыбка. Это означало, что подполковник доволен — майор работал отлично.

Через несколько дней Сибирцев знал почти все, что относилось к его прямым обязанностям. Часы вечерних собеседований становились короче, и однажды подполковник многозначительно пообещал молодому офицеру какие-то перемены…

Что это за перемены, майор не знал, но понимал, что речь идет о чем-то большом и важном. Он видел, что через его руки проходят лишь разрозненные данные, которые потом сопоставляются со многими другими, неизвестными ему. Может, теперь его допустят к более важным материалам, и тогда он наконец узнает, где находится Марина…

А она, несомненно, находится где-то на самом краю этой орбитальной системы разведки, проникающей к особо охраняемым центрам вражеской обороны.

Ее не было на переднем крае, откуда поступали данные визуальной разведки, материалы о результатах ночных поисков, протоколы допроса пленных и перебежчиков. Не принимала она участия и в разведывательных полетах над территорией врага, которые давали тысячи метров фотопленки, требовавшей тщательной расшифровки. Но в руки Сибирцева все чаще попадали материалы дальней разведки, и он незаметно для себя утвердился во мнении, что в числе этих данных, авторы которых скрывались под номерами, могли быть и такие, которые добывала Марина. Особенно удачливым разведчиком считался номер 2-Зет, передававший сведения из глубокого тыла противника. И Сибирцев с каким-то странным трепетом ожидал данных этого неведомого разведчика, перемещавшегося по вражеской земле.

Однажды радиостанция этого разведчика замолчала. Сибирцев трое суток не ложился спать, ожидая позывных, но их не было. Масленников, вызвав майора на очередное собеседование, взглянул на него и отослал спать.

Однако майор пошел не домой, а к радистам. Всю ночь он провел в аппаратной, надеясь на чудо — вдруг 2-Зет заговорит в неурочное время.

Но волна была мертва, хотя один из аппаратов был все время настроен на нее. Утром в аппаратную зашел Масленников, увидел Сибирцева и отругал за невыполнение приказания. Однако даже в гневном голосе подполковника Сибирцев неожиданно уловил сочувствие.