- Да, мой кесарь, — глухо ответила я.

И поняла страшное…

- Я всегда буду слышать тебя, Кари Онеиро, — подтвердил мое предположение кесарь.

- Дохлый гоблин! — в сердцах произнесла я.

Торжествующая победная ухмылка была мне неутешительным

ответом.

- Вы… вы… — злость душила.

- Нежная моя, неужели столь сложно уяснить — я не проигрываю. Никогда. И прежде, чем вновь пытаться противопоставить свой энтузиазм моему опыту, вспомни, к чему это привело в прошлый раз.

И мне предоставили возможность вспоминать в процессе дальнейшего захвата власти. Вот так разнося огонь и даря смерть всем, кто не успел встать на колени, мы подошли к сверкающим золотым дверям, которые не пожелали открыться с первого движения кесаря. Император выпустил мою ладонь и ударил серебряным пламенем по неподдающимся дверям. Третья попытка оказалась равна первым двум.

- Наблюдательная моя, хватит комментировать мои действия! — недовольно произнес кесарь.

- Хватит читать мои мысли! — вспылила раздраженная я.

Кесарь окинул меня недовольным взглядом, и вновь повернулся к

двери. Для начала он свел ладони… совсем как я, когда формирую… формировала кристалл. И действительно между напряженными ладонями появился восьмигранный сверкающий алмаз. И вот это… нечто, злой на меня Араэден с видимым напряжением оттолкнул по направлению к дверям…

С жутким грохотом, двери смело ударной волной такой силы, что смятые створки унеслись вместе с частью стены…

И кесарь шагнул, видимо, в тронный зал.

Я вошла следом за всемирным злом и непобедимым ужасом, и остановилась на входе, оглядывая интерьер. Он интересовал меня больше, чем те, кто уже проиграл в битве со злом мира светлых, и сейчас в ужасе дрожали перед полуобнаженным воином… Их было много — более тысячи мужчин, женщины, в столь же странных одеяниях, которыми одарил меня кесарь в день коронации (ну я тогда и на миг не усомнилась в том, откуда жуткий фасон взялся), испуганные дети. Детей и женщин прикрывали собственными телами около полутысячи магов, сверкающих этой их красивой магией… но что-то подсказывало мне, что их попытка защититься лишь рассмешит кесаря… И он действительно расхохотался, чуть откинув голову назад, и этот смех казался зловещим предзнаменованием грядущего ужаса…

- Нежная моя, — великий продолжая посмеиваться, посмотрел на меня, — твои эпитеты и метафоры прекрасны, но отвлекают от сути моего здесь появления. Иди… посиди в сторонке, вон там на скамеечке можешь и посидеть, и… не вмешивайся.

Я осмотрела великолепный храм, потом взглянула в сторону «скамеечки», позолоченной и сапфирами инкрустированной, на которую могла бы залезть только разбежавшись и запрыгнув, и то есть сомнения, что запрыгну. Взгляд от двух тронов метнулся на присутствующих и я поняла — сейчас тут будет общественный могильник. Судя по настроению кесаря — заживо он всех тут и похоронит, а глядя на бледные лица светлых, стало понятно, что и они это осознают… даже дети.

- Кесарь, — прошептала вдруг я, — знаю, что жалость не то качество, которое вам хотелось бы во мне видеть, но… может… воспитательной беседой ограничитесь?

Великий тяжело вздохнул, протянул руку и меня смело ветром на ту самую «скамеечку», которая, как я поняла, была троном для супруги императора предназначенным.

И началось. Вперед выступил высокий, удивительно прекрасный светлый, у которого глаза были словно два фиолетовых сапфира… Он начал что-то говорить, но… он боялся, даже я это видела.