Тому, что в катынском деле следователи бригады Сталина не заставляли свидетелей говорить то, что им нужно, есть подтверждение.

Бургомистр оккупированного Смоленска о расстреле поляков немцами знал очень хорошо — не мог не знать. У комиссии Бурденко был его ежедневник с записями, из которых было ясно, что немцы привлекали его к этой акции. Для подручных Сталина это был свидетель № 1. Более того, его семья была в СССР, сам он добровольно сдался НКВД в 1945 году. Уж кого-кого, а его обязаны были заставить разговориться.

Но у бургомистра Меньшагина была альтернатива — не признаваться в том, что он что-то знал о расстреле поляков, и оставаться пусть и крупным, но просто пособником немцев, или признаться и стать вместе с ними военным преступником. Ю. Зоря даёт обширные показания Меньшагина, когда тот уже вышел из тюрьмы и ему ничего не грозило. Мы этим показаниям даём преимущество, поскольку они поступают из бригады Геббельса.

Вот что показывает Меньшагин по поводу приёмов подручных Сталина, которыми они заставляли его дать показания по катынскому делу в преддверии Нюрнбергского процесса: «Очень странно, что меня ни разу не спрашивали о Базилевском (заместителе бургомистра Смоленска, которому бургомистр Меньшагин рассказывал о расстреле немцами поляков — Ю.М.), хотя я находился в Смоленске с августа по 29 ноября 1945 года, потом в Москве, как я сказал, на Лубянке в одиночной камере. Ведь все следователи задавали мне вопрос, что мне известно о катынском деле? Я им говорил то же, что я сказал сейчас в начале своей беседы. А на вопрос: кто убил — отвечал, что я не знаю. Они мне говорили: “Мы к этому ещё вернемся и тогда запишем ваши показания”». И всё.

Где здесь иголки, запущенные под ногти, где угрозы расстрелять семью, где обещания помиловать? Пальцем не тронули, угрожающего слова не произнесли. Предпочли свидетелем иметь Базилевского, чей пересказ рассказов Меньшагина конечно не имел такой убедительной силы.

Но если на такого важного свидетеля не было оказано никакого давления даже по данным бригады Геббельса, то где основания считать, что на 95 простых свидетелей, опрошенных в Смоленске, кто-то давил?

Нет, бригаде Сталина давить на свидетелей было опасно, да и не было в этом никакой необходимости — свидетелям было что рассказать добровольно, без принуждения.

На этом подозрения бригады Геббельса в отношении расследования подручными Сталина дела о Катыни в Смоленске в 1943-1944 годах заканчиваются. Но есть ещё один аспект, на котором следует остановиться.

28. Профессора пишут: «В составе Специальной комиссии не было также ни одного поляка, например, из числа представителей руководства Союза польских патриотов в СССР. Их присутствие в составе комиссии, расследующей преступление, совершённое по отношению к полякам, должно быть морально обязательным».

Это типичная логика людей, привыкших протирать штаны в почётных президиумах и считать это полезной работой. Специальная комиссия была частью Чрезвычайной, она знала своё дело и в ней было кому заниматься и следственной работой, и судебно-медицинской. Что в ней должны были делать «представители руководства Союза польских патриотов»? Не так уж их было много, этих патриотов, чтобы отвлекать их от основной работы и, с другой стороны, — а чем они должны были конкретно заниматься в составе Специальной комиссии? Раздувать важно щёки, изображая из себя поляков?

А насчёт «морально обязательным», то надо думать, в СССР считали морально обязательным не это, а участие одетой и вооружённой СССР армии Андерса в боях под Сталинградом и консультацию «польской стороны» с советским правительством, вместо того, чтобы раздувать вместе с совместным врагом и в его пользу катынское дело.

Поведение подозреваемых. Бригада Геббельса

Рассмотрим, когда немцы «узнали» о том, что поляки расстреляны.