— Это провокация? — вяло поинтересовался его собеседник.

— Номер счета? — ответил Конкач и поднес свой телефон к уху.

«Налим», как зачарованный, достал откуда-то, чуть ли не из трусов, клочок бумаги и, мгновенно вспотев, передал его. Потом внезапно одернул руку и пролепетал:

— Сто тысяч!

— Девяносто пять, — твердо ответил Конкач и вырвал бумажку из скрюченных отчаянной судорогой страха потных пальцев.

Пока он диктовал реквизиты и цифры, капитан ныл: «А со мной там ничего не случится?», «А никто не узнает?», «А какие у меня гарантии?»

По большому счету миссия Конкача подошла к концу: одноразовый передатчик вручен, деньги капитаном приняты — можно двигать восвояси. Теперь «налим» на подходе к Баб — эль — Мандебу даст наводку, потом трусливо попытается удрать от приглашенных гостей, потом будет героем по возвращении из плена. Ну, а 3–4 миллиона долларов от страховщиков перетекут … Впрочем, неважно.

Для пущей важности Конкач проговорил, что до сего дня мало кто из захваченных экипажей пострадал, что за две — три недели неудобств получить неплохую сумму — достойно бизнесмена, что здесь нет ничего личного — просто сделка. Добавлять, что в случае предательства, деньги вернутся к прежнему их хозяину вместе с головой Сергея Валерьевича, уже не стал. Повернулся — и пошел, не прощаясь, к выходу.

В самих дверях обернулся и спросил:

— Так что — не было никакого Петлюры?

— Какого Петлюры?

— Пэтлюрры, — произнес он, ухмыльнулся и ушел. Украинец — капитан, наверно, по идейным соображениям не читал Михаила Афанасьевича. А, может, просто не знал о существовании литературы как таковой, путая ее с желтой (или жовто-блокитной) прессой: большого ума, тем более культуры, чтобы работать капитаном не требуется.

Уже спускаясь к выходу, он услышал истерический крик «налима», по всей видимости — в трубку судового телефона: «Субординация!» Самоутверждается, подлец. Ладно, вот запрут вас всех в одном помещении — будет тебе субординация!

Переезд через две границы был спокойным. Очень нервные таиландские пограничники постоянно держали пальцы на спусковых крючках своих «калашниковых», собственным криком стараясь побороть дикий страх. Потом точно такие же, просто близнецы какие-то, малазийцы, дулами автоматов завалили на грязный пол и обыскивали, не очень понимая сами, что же они ищут. Документы у Конкача были в порядке, поэтому волноваться вроде бы нечего, даже когда особо ретивый таможенник прикладом ткнул его в спину на выход. Что ж, такая манера свойственна всем ментам всего мира. А в Сингапур он въехал вообще, не выходя из автобуса, купил сидра, добрался до гостиницы и благополучно расслабился, посматривая одним глазом в телевизор на игры чемпионата Англии по футболу. Другим глазом пытался уснуть.

«Время белых собак прошло!» — кричал саудовец на языке Шекспира. — «Они обязаны отдать нам все, что награбили за долгие века!»

«Ура!» — кричали, роняя набедренные повязки, митингующие, и палили в небо. Интересно, хоть слово-то они понимали?

«Они нас считают людьми второго сорта! Они даже не дают нам Нобелевских премий!»

Толпа выла и кривлялась от негодования.

Действительно, Конкач что-то не припоминал лауреатов — ученых, коренных граждан этого континента, большинство номинантов подозрительно белые. Трех китайцев — помнил. Правда, каких-то американских. А этих — нет. Может, такой вот протест против слов Джеймса Уотсона, замечательного ученого?

Додумать он не успел: в дверь кто-то постучал.